Мой отец родился осенью 1942-го. По этому поводу любопытные кумушки, случалось, задавали бабушке неудобные вопросы: дескать, как это ты умудрилась, если муж ещё был на фронте? И осуждающе перешёптывались, поскольку были уверены, что ребёнка моя бабушка элементарно нагуляла. Не объяснять же было каждой глупой тётке, что солдаткой она стала лишь на второй год войны. А ушедший на фронт муж оставил её уже на сносях.

Увы, нося под сердцем своего первенца, моя будущая молоденькая (тогда) бабушка вряд ли могла прочувствовать всю радость материнства. Из прифронтового города ей пришлось спасаться бегством – вместе с толпой других людей – таких же напуганных, как и она. Уж не знаю, каким чудом, но тогда ещё – слава Богу! – ходили хоть какие-то поезда. Притом из семейного довоенного хозяйства уцелели лошадь с коровой. Но каким образом несчастная лошадёнка умудрилась протащить на бричке всю многочисленную бабушкину родню, и куда эта худобушка – потом, после того, как уже добрались до станции и сели в поезд – вообще девалась (как, кстати, и корова), я так и не узнала.

*** Думаю, что телячий вагон, в котором моя бабка вместе с толпой других беженцев уехала в родную деревню в Курской области, был чем-то вроде шлюпки на тонущем «Титанике». Тесный, душный, битком набитый людьми, он мало походил на предродовую больничную палату. Наверное, поэтому мой будущий отец вдруг заторопился на свет.

Видимо, это её и спасло. Поскольку после того, как бабуля, будучи уже не в силах терпеть боль, тесноту и духоту, выбралась из поезда (где-то рядом, сказали ей, есть что-то вроде госпиталя) поезд разбомбили немецкие самолёты. Бабушка каким-то чудом уцелела, её родственники – тоже. Господь хранил будущую мамашу. Как я понимаю, у Всевышнего на неё всё-таки были некоторые планы…

До госпиталя она не дошла. Отец появился на свет вблизи железнодорожной станции. Родился, что называется, под копной. Без врачей и даже повивальной бабки. Молодая мать завернула его в заранее приготовленную простынку и пешком, кое-как, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть, побрела в сторону села, в котором прошло её детство. Здесь, в относительной дали от фронта и немцев, зато близко к родительскому дому, было куда спокойнее. Но ей ещё предстояло дойти. Казалось бы, чего проще – всего лишь дойти до своей деревни. Но идти с кружащейся головой и с младенцем на руках оказалось настолько тяжело, что бабушка всю оставшуюся жизнь снова и снова проходила в своих воспоминаниях те страшные километры.

В память о той станции у моего отца навсегда осталась запись в паспорте: место рождения – село Дуброво Курской области. Шёл сорок второй год, первая неделя сентября…

*** Своего сына мой дед увидел лишь несколько лет спустя – пройдя добрую половину Европы, побывав в Кракове, Варшаве, Берлине и Праге. Для моего четырёхлетнего отца этот момент стал, наверное, одним из самых ярких детских воспоминаний: небритый дядька в пыльной шинели раскинул руки, приглашая озадаченного его появлением мальчонку в свои объятия. Стоявшая рядом мать подталкивала его в спину: «Ну же, сынок, это папка!». После короткого раздумья ребёнок всё-таки сделал шаг навстречу незнакомцу в пыльной шинели. А тот, задыхаясь от радости, вытряхнул из вещмешка какие-то яркие блестяшки. Много-много ярких блестяшек.

– Держи сынок, это тебе. Играй!

«Блестяшками» были фронтовые медали. На тот момент они не представляли для деда особой ценности. Что они вообще могли значить, эти кусочки металла, в сравнении со счастьем вернуться домой (пришёл же целый и невредимый) и обнять жену с сыном. Да ничего!

Медалей у деда было так много, что кое-какие из них достались и мне. В детстве я цепляла их на платье – представляла, что это такие брошки, я ведь тогда тоже мало что понимала. Правда, точно знала, что медали эти дедушка принёс с войны и их надо беречь. Вот только самого дедушку я, увы, ни разу не видела. Разве что на одной-единственной фотографии на могильном памятнике. Он умер, когда мне было три месяца от роду. Как-то быстро, в одночасье – от рака. И все вокруг потом говорили, что виной тому – война. Мол, позволив солдату вернуться с фронта без единой царапины, она коварно подстерегла его потом, в мирное время, когда казалось, что всё самое лучшее в его жизни только начинается.

*** Моя дочь, она же дедушкина правнучка, родилась 9 мая. В полном одиночестве лежала я в больничной палате, тупо пялясь в давно уже не крашеный потолок и тщетно пытаясь осознать это важнейшее событие своей жизни. Где-то далеко духовой оркестр играл «Прощание славянки», в открытое окно лился сладкий запах недавно распустившейся сирени. Люди праздновали, а я лежала одна, отрезанная от всего мира, и вслушивалась в чей-то далёкий радостно-праздничный смех.

– Ну, как ты тут, мамаша? – в палату впорхнула дежурная медсестра. – Полежишь одна, пока мы чайку попьём, ладно? – сверкнула она улыбкой. — Мне вообще-то с поста уходить нельзя, но ты же в порядке? Полчасика одна побудешь? Ну, ты даёшь, мать! В такой праздник родила! И на тебе – девчонку! Обычно в этот день – парни, честное слово! А ты… Там, кстати, ещё две мамаши на подходе – после тебя привезли. Как дочку-то назовешь? Небось, Виктория будет?

– Александра…

– Ну, тоже ничего. Так я сбегаю чайку попить? Я быстрень…

Бойкая медсестричка не договорила, потому что в этот момент дверь в палату распахнулась. На пороге стоял какой-то дядечка в простеньком, но тщательно выглаженном пиджаке.

– Ты посмотри, какой сквозняк! – метнулась к двери медсестра. – Пооткрывают окна, а потом…

– Там человек какой-то приходил.

– Какой ещё человек? Сквозняк это! Сквозняк!

– Там дядька какой-то был, – стояла я на своём.

– Какой ещё дядька? – удивилась медсестра. – Ты что? Откуда здесь дядьки? Сюда же никого не пускают. Показалось вам, мамаша! После родов чего только не бывает. Ну, я пошла! А ты лучше постарайся уснуть, а то тебе уже какие-то дядьки мерещатся…

Но уснуть мешало настойчивое «Прощание славянки» за окном. И только тут до меня окончательно дошло: моя дочь родилась в День Победы! Путаные мысли выстроились, наконец, в цепочку. Сегодня 9 мая. В моём сознании эта дата всегда была связана с моим дедом, которого я знала только по его медалям. Тут же вспомнились «блестяшки» на моём детском платьице. Вспомнилась бабушка, родившая сына безо всякой медицинской помощи (в тот момент я, как никто другой, понимала, что ей пришлось испытать). Каким-то чудом она сумела уберечь своего первенца в тех нечеловеческих условиях. А дед уцелел на войне, чтобы вернуться и вырастить сына. Но перед этим с боями дошёл до Праги. И только потому, что такие, как он, каждый раз вступали в очередной бой, потом, много лет спустя, я, а теперь и мой ребёнок смогли появиться на свет.

Дед знал, что всё так и будет, знал, что он должен победить и вернуться. Он, наверное, очень старался. И у него получилось. А правнучка, родившаяся 9 мая (ведь вполне же могла появиться на свет днём раньше или позже) стала подарком деду к его празднику. Ведь это был его день! День его торжества, его победы. И просто несправедливо было бы оставить его без подарка. Хотя бы и через два поколения после войны…

А ночью мне приснился тот самый дядечка, что заглядывал в палату. Только он был молодой и в гимнастёрке.

– Ну, вот мы снова победили, – загадочно подмигнул он.

Дедушка, это ты?..

Елена ТИХОНОВА.