Давненько я не ходил по мостику до Обелиска. Чаще поднимался и возвращался по окружному спуску. Последний раз захаживал на мостик, когда с обеих его перил гроздьями свисали замки, весившие, должно быть, не одну тонну. Замки, по-видимому, должны были символизировать крепость брачных уз. Невесть откуда взявшаяся традиция не помогала: количество разводов зашкаливало. Укоренившуюся традицию искоренили – слава богу. (Слово «богу» пишу со строчной буквы не потому, что употребляю его (слово) всуе, а лишь как член предложения в значении «благополучно»).

***

Во времена моего детства люди проходили мимо Обелиска не по праздникам, а каждый день. Спускались и поднимались по тропинке, начинавшейся у холынского моста. Мост пролегал через арку. Когда её снесли, я возмущался вместе со всеми жителями. Но когда стал работать в газете, разговаривал с бывшим исполкомовским чиновником. Он говорил: «Возмущаться легко. А если звонки и письма приходили ежедневно с просьбой принять меры? А если вековые кирпичи падали на современные автобусы? А если – на пешеходов? Отремонтировать? Отреставрировать? Может, подскажете, каким образом? Дорогу не перекроешь – она единственная!». Раскалялся, как мартен. И нечем крыть в ответ.

Вспомнилось: ехали с мамой в детсад, наша автобусная «двойка» нырнула под арку и встала. Впереди лошадка везла сено. Лошадь поскользнулась, копна накренилась, повозка перевернулась. Пробка образовалась в обе стороны километровая. А ведь это – лишь начало шестидесятых…

***

Раньше это место называли просто: Обелиск – и никак иначе. Ни о Соборной горе, ни о самом соборе и его колокольне школьники слыхом не слыхивали. Никто не знал, что здесь стоял храм. Про то, что колокольню превратили в парашютную вышку, тоже не рассказывали. Когда в честь 20-летия со дня освобождения Ржева состоялось открытие Обелиска, нам было по пять лет. Открытие почему-то состоялось не 3 марта, а в августе 1963-го.

Каких-то 60 лет назад мы, детсадовцы, по вечерам с ликованием наблюдали, как при закатном солнце над Обелиском вспыхивал яркий луч и сверкал, как меч. Никак не соберусь в закатный час сходить на место, где находился наш детсад (бывший причт другого храма, на Большой Спасской), чтобы взглянуть на громоотвод. Будет ли он так же сверкать на солнце?

В начале 80-х руководитель литобъединения показал мне чей-то стих. Строчка «Сижу на Обелиске я» рифмовалась с «горестными мыслями». Васильич (С.В. Смирнов) хохотал: «Ещё бы не горестные – попробуй, усиди на громоотводе!».

Был шанс взглянуть на громоотвод на расстоянии вытянутой руки: наш фотограф Володя Рыбкин договорился, что к Обелиску подъедет машина и нас двоих поднимут на автовышке. Он сделает шедевральную панораму, а я посмотрю на молниезащиту вблизи.

Обелиску предстоял серьёзный ремонт – сместилась макушка «штыка» и съехала барельефная плита. Рыбкин фотографировал рабочих, которые укрепляли плиту. Это был не тот год, когда какие-то идиоты подожгли венки у святыни. Ничем хулиганьё во времена нашего детства не отличалось от сегодняшних отморозков, но что-то неслышно было, чтобы кто-то на Вечном огне жарил мясо. Допустим, не каждый день его зажигали – вечный огонь был в то время газовым, а газ – баллонным. Но венки-то там лежали всегда. И никому в голову не приходило их поджечь…

Сместившийся барельеф рабочие поставили на место и укрепили. Ребята рассказывали, как удивились, обнаружив под плитой лоскуты ткани, тряпьё всякое, даже капроновые чулки. Видимо, этой ветошью затыкали швы, трещины, пустоты. Сразу Анна Ахматова вспомнилась: «Когда б вы знали, из какого сора…». Автовышка в тот день не приехала, а на следующий день Рыбкин поднимался на двадцатипятиметровую высоту один.

Самые экзальтированные краеведы мечтали: «Археологические исследования на территории Обелиска позволят обнаружить не только предметы многовековой истории города, но и мощи покровителей Ржева – святых Владимира и Агриппины, которые, как утверждают местные краеведы, в настоящее время остаются под землёй».

***

Помнится, Володя водил к Обелиску двух краеведш и показывал им с точностью до полуметра контуры храма. Мерил шагами так уверенно, будто был прорабом при его возведении; в руке, как компас, держал какую-то железяку. Вовка взял с собой биолокационную рамку. Он утверждал, что обладает мощнейшим биополем.

Фокус с контурами храма он мне потом объяснил. Оказывается, осенью трава поверх фундамента почему-то жухла раньше, чем остальной травяной покров, и рыжий контурный рисунок отчётливо проступал на фоне зелени. Когда краеведши, удивлённые и смятённые, ушли (ну, не верить же в это мракобесие!), я его спросил: «А слабо тебе определить место, куда князю горожане приносили сапоги?». Он поднял рамку, и она указала в сторону Холынки. «За мной! – скомандовал Рыбкин. – Спустимся по тропинке, я тебе заодно покажу заброшенный погреб».

Давно уже нет той тропинки, по которой все спускались к холынскому мосту и поднимались к Обелиску круглый год. Вот в такую же гололедицу, как сейчас, однажды я увидел на горе тётеньку с авоськой в руке. Она крикнула: «Мальчик, поймай меня!». Опустилась на корточки и сиганула, как суворовцы через Альпы. На чём? На всём. К мосту нас вынесло благополучно – в проём вписались. Я пошёл к ДК, а тётенька стала вскарабкиваться по такой же скользкой, но более крутой тропе, что вела к домам на «семи ветрах». Предупредил её, что там тоже скользко. Махнула рукой: «Вверх всегда ловчее, чем вниз!».

*** Налево от холынского моста стояла избушка, последняя с некогда густозаселённой улицы Студеница. Домишко был ещё живой и жилой, к нему подъезжала на мотороллере мотогонщица, кричала: «Наташ!». Выходила хозяйка в таком же шлеме, вывозила такую же «Вятку», и они взмывали в гору, что твой мировой гонщик Джакомо Агостини.

В легенде о княжеских сапогах говорится, будто они были сафьяновые. Недавно читал дневниковые материалы Ариадны Эфрон, дочери Марины Цветаевой. Аля переводила на русский язык «Золушку», в 1951 году в письме Борису Пастернаку из Туруханской ссылки она писала: «Хрустальный башмачок Золушки должен был быть сафьяновым – vair вместо verre (мех вместо стекла – авт.)». А в интернет-словаре нашёл, что Бальзак тоже писал, будто Перро ошибся: мол, туфелька сшита из шкурок королевского соболя – мол, слова «стекло» и тот самый мех одинаково звучат. А наш Иван Сергеевич Тургенев героиню Шарля Перро превратил в Замарашку.

Итак, мы спустились с Рыбкиным по тропинке, и он меня повёл к погребу, что на правом берегу Холынки. Смотрим, а на ступеньках лежит кирзовый сапог, из рваной подмётки торчат ржавые гвозди, как гнилые зубы акулы, а на каблуке подкова. Я ахнул: «Ну, ты медиум!». Довольный Володя поднял сапог, пощупал подкову: «Титановая, однако»…

***

На довольно крутой краеведческой конференции докладчица призналась, что исследователи втихаря на свой страх и риск пробурили шурф, – и добыли очень ценные сведения. А пару лет назад опубликовали материалы о последних исследованиях ржевского городища Соборная Гора К.А. Михайлова и К.В. Горлова. Там говорится:

«Удалось сфотографировать сохранившуюся часть сводов и северо-восточную внутреннюю перегородку подвального помещения с верхней частью дверного проёма. Помещение оказалось заполнено строительным мусором, но следует ожидать, что в нём могут находиться погребения настоятелей собора и богатых прихожан Ржева XVII-XVIII в.в. К северу от сохранившейся части свода подземной галереи были выявлены остатки разрушенного свода и остатки переотложенного напольного мощения храма, которое состояло из орнаментированных керамических плиток XIX века».

И фотографии приложены. Под одной из них подпись: «Ржев. Городище Соборная Гора. Часть стены и цоколя юго-западной стены вместе с обнажившимся сводом подвального помещения, 1853 год». С ума сойти! Шестьдесят шесть лет живу в Ржеве (если точнее – 66 лет и 6 месяцев), а впервые об этом слышу.

Крест отца Матвея на Соборной горе… Даты жизни легко запомнить: родился за восемь лет до рождения Пушкина, умер через пять лет после смерти Гоголя. Шесть лет служил диаконом в вышневолоцком селе Осечно. Мне доводилось гостить у родни в осеченском доме, который некогда принадлежал причту Троицкой церкви в этом селе. Церковь эту называют одним «из лучших памятников церковного зодчества Тверской области» (сами вышневолочане и называют). В советское время причт превратился в роддом. Потом в нём поселились две семьи. Дом прошлой зимой сгорел. Что-то отцу Матвею не понравилось…

Александр Назаров.
Фото автора.