Наткнулся на свой красный диплом комбайнера – и гордость обуяла. Нет, «Махно» (народное название Ржевского ССПТУ-1 – так в документе) я окончил не с отличием. Корочки красного цвета выдавали всем, кто учился на ускоренных курсах механизаторов. И назывался документ не дипломом, а аттестатом. Отличником стал только наш староста, но его аттестат, сероватый, невзрачный какой-то, выглядел куда бледнее моего багряного.

Попал я в эту бурсу не добровольно. В комбайнеры меня, электромонтажника «Электромеха», сосватал начальник нашего участка Митрофаныч: «Ты холостой, молодой, освоишь смежную профессию, будешь урожай убирать во время страды. А чего? Дело хорошее, стране нужное». Митрофаныча можно было понять, он ведь тоже агитировал не добровольно, а как-то лениво, из-под палки. Отправку рабочих на курсы механизаторов практиковали практически на каждом советском предприятии. Разнарядку по заводам, фабрикам, цехам, конструкторским бюро и т.д. спускали сверху (на каждом верху своя иерархия, там чёрт ногу сломит).

Двухметрового наладчика из нашего цеха (я прозвал его Малыш) агитировать в комбайнеры не нужно было. Он наслушался рассказов ребят, уже обучившихся кратковременно в прошлом году, и убеждал меня: «Красота: средняя заводская зарплата сохраняется, плюс в совхозе капает»…

***

Нет, всё же богатейшая страна была! Ведь проку от таких механизаторов никакого, но их плодили, как товары народного потребления. Главное – количество. За качество не отвечал никто. Трактористов и комбайнеров клепали из представителей любых профессий, возрастов и сословий. В нашей группе обучались: рабочие предпенсионного возраста, инженер, студент-заочник какого-то ликбеза, многодетный отец (правда, полный курс он не прошёл), даже зэк имелся – да кто только не учился! Впрочем, женщин не было – только преподавательницы.

Лекции по ПДД нам читал бывший директор «Махно» Николай Владимирович Петровский, фронтовик, полковник запаса. Нынешний сельхозколледж носит его имя. Помню его «лекцию» про девушку-итальянку, с которой он работал на Фиате. Николай Владимирович вспоминал: «Шустрая девчонка, мы не могли понять, как она успевает приколотить все гвозди к сиденью, пока машина на конвейерной ленте стоит. А потом она мне призналась, что гвозди во рту держит».

Никто из выпускников нашего призыва не овладел трактором или комбайном не то, чтобы в совершенстве, но хотя бы мало-мальски. После отбывания сельхозповинности мы вернулись на прежнее место работы и на следующий год нас не заставляли работать комбайнерами или трактористами, а набирали в «Махно» новых «студентов». И не один год просуществовала такая практика. Богатая всё же у нас страна была! Нельзя было ею не гордиться. И мы гордились, что внесли свой посильный вклад в один из многочисленных государственных проектов (прожектов).

***

Итак, выдержавших экзамен отсылали на летнюю практику в подшефный колхоз/совхоз. Выдержавшим практику присваивали почётное звание тракториста/комбайнера. Экзамен сдавали в каком-то ангаре. Билет тянули один на двоих. Отвечать можно было дуэтом – кто что знает. Тянуть билет вызвался Валера, однокашник по бурсе, будущий комбайнер и токарь шестого разряда. Он пообещал: «У меня рука лёгкая». И вытащил билет, в котором написано лишь одно слово «мотовило». Не то, чтобы оно нас вогнало в ступор, но озадачило. Однако преподаватели у нас были людьми чуткими и великодушными. Они посмотрели в билет и подбодрили:

– Смелее! Где находится мотовило?

Это мы знали и уверенно ткнули в переднюю часть учебного пособия СК-5.

– Правильно, хорошо! И для чего нужно мотовило?

– Чтоб урожай убирать.

– Замечательно!

Короче, нам поставили по «четвёрке». Мы не возражали, хотя хотелось утереть нос Малышу, который сдал на «пятёрку». Ему достался бункер и вопрос с подвохом: «Что в нём находится?». Все знали, что бункер учебного комбайна был завален пузырьками из-под муравьиного спирта.

***

Рабочий класс, из которого преимущественно состоял механизаторский контингент, – ребята ушлые. Как там у Маяковского: «Ну, а класс-то жажду заливает квасом? Класс – он тоже выпить не дурак»? С непривычки учебные нагрузки давались тяжело. Девять лекций не каждый организм мог осилить. Во время перемены кто-нибудь бежал в аптечный ларёк, что находился на территории старого рынка, и приносил пузырьки с муравьиным спиртом. Содержимое пузырька состояло сплошь из 70% , а то и 96 % этилового спирта. Лекарство это наружное, но будущие борцы за урожай принимали его внутрь…

Шестимесячные курсы нам укоротили, потому что стали поступать сигналы из медвытрезвителя. Загремел и предпенсионный студент, который проживал в здании городского банка. Он часто роптал на неудачное географическое расположение своей квартиры: «Проклятый плац, никак его не обойдёшь, чтоб на ментов не наткнуться! А мой подъезд как раз напротив». И накаркал.

Милиционеры, проходившие на плацу инструктаж перед заступлением на дежурство, не могли не заметить утомившегося после девяти уроков и ползущего домой «студента». Они воскликнули: «О, этот сам идёт!». И загребли его в вытрезвитель. Заплетающимся языком он пытался объяснить, что его нельзя забирать, поскольку без него сгинет урожай. Но блюстители его успокаивали: «Знаем-знаем, сейчас встретишься со своими однокурсниками». После двух-трёх залётов учёбу прервали, а «студентам» организовали поездку в Москву, на ВДНХ, а затем досрочно отправили на практику.

***

Сравнительно недавно я приятно удивился тому, что наша учёба протекала в историческом центре. Историческим его, видимо, сделало то обстоятельство, что в позапрошлом веке на этом месте располагались особняки купцов-старообрядцев Немиловых, представителей древнейшей и богатейшей ржевской фамилии. Мы этого не знали. Да и кабы знали, едва ли гордились бы. Мы же находились в плену предрассудков. Время сочувственно относиться к купцам ещё не приспело. В отечественной культуре – в кино, прозе, поэзии – они пока выглядели неприглядно. Взять хотя бы одного из самых громких и плодовитых наших поэтов Евгения Евтушенко. Вот как обрисован в поэме «Казанский университет» представитель купеческого сословия:

Первогильдейно крякая, набрюшной цепью брякая, купчина раскорякою едва подполз к стене.

Орёт от пьянства лютого, от живота раздутого: «Желаю выйти тутова! Рубите дверь по мне».

Какая уж тут гордость?! Ещё не скоро выяснится, что купцы и дворяне были сплошь благотворители. А тогда о них господствовало другое представление: эксплуататоры, угнетатели, мироеды. С пожилой ржевитянкой, рассказавшей мне про вдову купца Болоболина, я встречусь в конце девяностых, когда овладею очередной далеко не смежной профессией. Жаль, что не записал на диктофон беседу, но я до сих пор слышу страстный голос очевидицы.

Надежда Сергеевна и Николай Васильевич Яковлевы проживали на улице Трудовая. Она рассказывала: «Моя бабушка дружила с вдовой купца Болоболина, они встречались по вечерам, читали Библию. Вдова снимала флигилёк в конце улицы, своего жилья у неё уже не было – отдала всё. Одинокая восьмидесятилетняя женщина жила страшно бедно, продавала последнее. Воспитала 13 приёмных детей – своих не было. Статная, седоволосая, на улице она появлялась во всём черном. Когда умер купец Болоболин, ещё до революции, вдова в течение года ежедневно приходила на кладбище с кульком конфет и раздавала всем, кого встречала и ещё давала по копейке. Чёрный мраморный крест на Успенском кладбище на могиле её мужа стоял и после войны».

***

А недавно я решил ещё раз поближе взглянуть на альма-матер, на ампирный особняк. Несколько лет назад проходил мимо руин и увидел возле арочных ворот рухнувший столбик. Попытался отыскать кольцо, к которому привязывали лошадей. Я как-то вычитал в воспоминаниях у Андрея Вознесенского, что он привёз из Свердловска наличник от окна Ипатьевского дома, в подвале которого расстреляли последнего царя с семьёй. Андрей Андреевич побывал у особняка, приговорённого Ельциным под снос, выломал наличник, привёз его в Москву и хранил у себя.

Я тоже хотел было отыскать кольцо. И отыскал. Но оно крепилось к массивной железяке, которую из руин одному мне было не извлечь. Эх, ножовку бы, а лучше болгарку… Ведь к этому кольцу мог привязывать лошадей Николай Островский, когда гостил у ржевских купцов. Или Гоголь – не мог Николай Васильевич не побывать в Ржеве, где проживал его духовный отец Матвей Константиновский. А наш тверской земляк, пушкиновед Алексей Пьянов убеждал, что Пушкин тоже посещал Ржев и обещал добыть доказательства, но его сослали редактором в журнал «Крокодил». А допустим, Александр Сергеевич приезжал-таки в Ржев. Кого он мог посетить, как не купцов Немиловых? И куда его кучер привязывал лошадь? Короче, кольцо мне было нужно позарез…

Но железяки с кольцом в последующий визит я не обнаружил – бомжи, должно быть, уволокли. В руинированных аудиториях побывал. Там стало намного светлее из-за отсутствия потолков. А раньше свет в классах горел с первого урока до последнего. Поблизости от наших классов, в одной из квартир «особняка», проживала знакомая с мужем и двумя маленькими детьми. Говорит, таких семей было около десяти. Вход отдельный, в комнатах на первом этаже сырость круглогодичная, толстенные стены не просыхали даже летом. Из благоустройств – колонка во дворе, туалет там же. Не спросил, тот ли это был туалет, в котором мужики распивали вышеупомянутый муравьиный спирт…

Политзанятия у нас на курсах вел Виктор Иванович Соловьёв. Работал ли он в то время судьёй, а подрабатывал в ССПТУ, или наоборот, не знаю. Он входил в класс и весело произносил: «Здравствуйте, мальчишечки!». Большинство мальчишечек были старше его. Но это он по привычке – основными его слушателями были пацаны из «Махно», а мы – довесок. Виктор Иванович, помимо лекций, рассказывал много чего увлекательного. Он уверял, что видел фотографию Сталина, Берии и Ерёменко, стоящих на ржевской Поклонной горе (где Обелиск), а на заднем плане фотографии был якобы запечатлён восстановленный мост через Волгу. Позже мы узнали: то была не фотография, а фрагмент картины неизвестного художника.

Уже в ту пор ребята, проживающие в общежитии, жаловались Виктору Ивановичу на зашкалившую аварийность особняка внутри и снаружи. Ампир грозил свалиться на башку всеми ризалитами, пилястрами, капителями и прочей лепниной.

***

Когда нам с Малышом выделили новый комбайн «Нива», мы побежали к председателю и признались, что ни разу за руль не садились. И это было правдой: на вождение мы собирались дважды, но в первый раз комбайн выволокли из ангара, он заглох и больше не заводился, а второго раза не случилось как раз по вине милиции. Но председатель (председательша) – ни в какую: «Ничего не знаю, у меня записано: посылаем двух комбайнеров. Вот вам комбайн, собирайте – и бог в помощь».

Богатая у нас страна была! Но мы не обиделись – председателю и без нас неприятностей хватало: вчера государственная комиссия приняла коровник, построенный армянами, а сегодня он рухнул. Члены комиссии, не успев протрезветь после банкета, уехали. Но когда Александра Ивановна остыла, она подошла к нам: «Вот что ребята, можете ехать домой. К работе приступите через пару недель. Табель я вам оформлю, как надо. Будете помогать собирать этот комбайн опытному комбайнеру. А там посмотрим». Страна наша богата добрыми людьми. Таковой и остаётся.

Александр НАЗАРОВ.
Фото автора.