С 1908 года Алексей Алексеевич окончательно переходит на службу в военную разведку. Его карьера — военный агент в Дании, Швеции и Норвегии, а с 1912-го по 1917 год — военный агент во Франции и одновременно представитель Русской армии при французской главной квартире.

В 1916-м известный политический деятель Павел Милюков выступил в Госдуме с критикой царского правительства. Неожиданно из его речи стало известно об агентурной сети братьев Игнатьевых, которая работала в Европе по распоряжению Николая II.

«И Павел, и Алексей обладали огромными связями, агентурной сетью в Швейцарии, Франции и Германии. Они были первыми, кто сообщил царю о том, что существует тайная организация, финансируемая немцами, которая готовит военный переворот и некоторое революционное событие на территории России. В качестве военного атташе граф искусно ведёт переговоры с французами. Игнатьев умеет убеждать. Более того, граф отвечает за поставку оружия из Европы в Россию… Игнатьев был доверенным человеком лично Николая II, и деньги находились в его личном распоряжении. Это 227 миллионов золотом, которые по нынешнему эквиваленту доходят до 10 миллиардов долларов», — сообщает писатель и журналист Андрей Бинев.

Все эти деньги Игнатьев передал в 1924 году Сталину. Теперь он — работник советского представительства во Франции с нищенским содержанием. Работая на этой скромной и незаметной должности, граф Игнатьев и его нигде не афишируемая служба проводили такие операции, которые не раз ставили на дыбы контрразведки стран Запада.

СЛУЖУ СОВЕТСКОЙ РОССИИ! В 1927-м в Европе дерзко похитили архив Коминтерна. За эти бумаги готовы были умереть многие европейские и заокеанские банкиры, поскольку в них содержались сведения о том, куда именно пламенные большевики переводили деньги в дореволюционное время и в первые годы советской власти. Сразу после этого последовала отставка и высылка Троцкого, а в СССР начались процессы, которые потом назовут «сталинскими чистками». В ходе допросов чекисты «вдумчиво и планомерно» выясняли у «ленинской гвардии» шифры и доступы к секретным анонимным счетам, средства с которых столь же планомерно снимали люди Игнатьева. В итоге в СССР пошли эшелоны с промышленным оборудованием, техникой и материалами, необходимыми для форсированной индустриализации страны.

В 1928-м в Париже неожиданно умер генерал Врангель. Официальный диагноз — внезапно начавшийся туберкулез. Но родственники были уверены: его отравили большевистские агенты.

В начале 1931 года неизвестные похитили лидера белого движения Кутепова (впоследствии ему сделали смертельный укол ядом). Казалось бы, при чём здесь Игнатьев? Но почему-то именно его, пока в Париже шло следствие, срочно вывезли из Франции.

В 1939-м шеф германской разведки Вальтер Николаи решил перевезти свой гигантский архив. По пути из одного замка в другой несколько грузовиков с секретными документами внезапно исчезли. В советской разведке об этом архиве не знал никто, кроме одного человека… А руководитель абвера Канарис смущённо доложил Гитлеру, что его резидентура в СССР практически полностью разгромлена.

В это время Игнатьев уже работал в Москве. Он вернулся в СССР в самый разгар репрессий — в 1937-м, ничего не боясь и ни в чём не сомневаясь, поскольку хорошо себе представлял, кто, кого и за что сажает и расстреливает. Алексей Алексеевич сразу же получил звание комбрига и смешную должность переводчика в Воениздате. Но именно после его возвращения начинаются аресты в верхушке РККА — Корка, Фельдмана, Тухачевского, Эйдемана, Якира, Уборевича…

Затем «красный граф» инициировал возрождение гвардии, возвращение армии погон и, наконец, в 1943-м — воссоздание кадетских корпусов. Через неделю после принятия решения об образовании нахимовских и суворовских училищ Игнатьеву присвоили звание генерал-лейтенанта. Идея, поданная беспокойным разведчиком, действительно стоила внеочередного звания.

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ В СТРОЮ Писатель Олег Руденский на сайте «Знаменитости» сообщает: «В кругу высшего советского офицерства Алексей Алексеевич чувствовал себя весьма неуютно. Не понимал, как может большевистский генералитет гонять солдат на строительство личных дач. Он полагал, что на собственное обустройство должно хватать казённого жалования. Когда советские коллеги пытались хвалить Алексея Алексеевича за его бескорыстие, он сердился: «Позвольте! Но это даже оскорбительно. Можно ли хвалить человека за то, что он не подлец?».

«Становлюсь свидетелем такой сцены. Очередь в магазине длинная, сердитая. Где-то в конце её мается раненый на костыле, с ногой, замотанной бинтом. А впереди, уже у самой кассы, какой-то очень представительный, пожилой генерал-лейтенант, на котором форма выглядит как-то подчёркнуто шикарно. Раненый беспокоится, ведь срок увольнения кончается. Ему и надо-то всего четвертинку. Из госпиталя выписывается дружок. Вот сложились помаленьку — надо же угостить на прощание, — апеллирует он к очереди. Всего на час увольнительная. Очередь молчит, и кто-то ядовито произносит: «Тут всем некогда!». Тогда генерал-лейтенант поворачивается, от самой кассы идёт к раненому и говорит: «Будьте добры, вставайте вместо меня», — вспоминал Борис Полевой. — Обрадованный раненый вприпрыжку бежит к кассе. Очередь поражённо молчит. Потом раздаются робкие голоса, призывающие генерала пройти вперёд. Он остаётся на месте раненого — терпеливый, спокойный, знающий себе цену. Обращение к нему звучит настойчивее, и он говорит, чуть-чуть картавя: «Раненый воин требует особого уважения, а мне не к спеху. Я ведь в запасе».