К 150-летию со дня рождения Леонида АНДРЕЕВА (1871-1919)

В юности Леонид Андреев трижды пытался покончить с  собой:  резал  вены, стрелялся и даже бросался под поезд. Слава Богу, уцелел. Только на левой руке остался на память след – скрюченный, прижатый к ладони мизинец. И навсегда остался в мозгу грохот тысячетонного состава над головой. Очень удачно упал – попал как раз между рельсов. Стоило только поднять голову — и… Но не поднял. Жажда жизни оказалась сильнее зова смерти. Почему пытался? Как обычно, было много причин. Но, наверное, главная – увлечение в гимназические годы философией Шопенгауэра. Недаром его учение называли философией пессимизма. Учёный немец считал самоубийство лучшим средством разрешения неразрешимых вопросов. Все или почти все мы сталкиваемся с ними в юности. Например, такой: в чём смысл жизни? Почти все, немного поломав голову, машут рукой и говорят: а, ну его, этот смысл! И живут, как живётся. И очень немногие поступают так, как советовал зловредный немец – сам, кстати, проживший очень долгую жизнь. Некоторые, как Андреев, выживают… И мучаются этим или другим вечным вопросом до конца своей жизни. Иногда из этого получается литература.

ОТ РЕПОРТЁРА ДО ПИСАТЕЛЯ

В восемнадцать лет Леониду стало не до Шопенгауэра. Умер отец, мелкий банковский служащий Николай Иванович, оставив семью без средств. Мать, Анастасия Николаевна, выбивалась из сил, пытаясь прокормить детей (а их было шестеро). Леонид как самый старший взялся за гуж и потащил семейный воз. На первых порах приходилось жить впроголодь, но, как говорит народная мудрость, нужда научит калачи есть. В конце концов, он даже окончил юридический факультет Московского университета. Получил звание помощника присяжного поверенного, участвовал в судебных процессах, имел некоторый успех, но всё больше убеждался, что это не его призвание. И переквалифицировался в судебного репортёра. Перед Пасхой 1898 года редактор «Курьера» попросил Андреева написать пасхальный рассказ – был такой жанр в дореволюционной России. Леонид написал – да такой, что им восхитился сам Максим Горький, общепризнанный мэтр того времени. Назывался этот рассказ «Баргамот и Гараська». Баргамот – туповатый, исполненный достоинства городовой, Гараська – местный горький пьяница и мелкий воришка. Время – канун светлого праздника. Сюжет… нет уж, сами читайте! В ЦБ Андреев имеется. Сюжет самый элементарный. Но исполнение! Искушённого в литературных изысках Горького аж слеза прошибла. Вскоре они встретились, и началась многолетняя дружба. Кроме литературы их сблизила общность судеб: оба были бывшими неудачливыми (или удачливыми – тут как посмотреть) самоубийцами. С этого рассказа началась не очень длинная, но плодотворная жизнь Андреева как писателя. С лёгкой руки Горького он начал писать и издаваться. Читающая Россия новым автором заинтересовалась. Рассказы и повести Андреева, написанные, как правило, с глубокой философской подоплёкой, были необычны и увлекательны. Иногда они вызывали восхищение, иногда – жаркие споры. Чем дальше, тем больше определялась его главная творческая линия, которая не то чтобы колебалась, а прямо-таки вибрировала между кондовым реализмом и жутко модным тогда символизмом – с небольшими закидонами в также очень модную тогда революционность. «Петька на даче», «Большой шлем», «Ангелочек», «Прекрасна жизнь для воскресших», «Жили-были», «Красный смех»… Вот на этом последнем немного задержимся.

КОГДА ГИБНЕТ МИР…

Рассказ написан в 1904 году, во время Русско-японской войны. Тема – военные бедствия, страдания и ужас. Главный герой – вернувшийся с фронта военный врач, тридцатилетний инвалид, бывший счастливый муж и отец, потерявший обе ноги и… ищущий себе новое место в жизни. Но вместо этого он находит только безумие, преследующее его в страшном образе Красного смеха. Безумие начинается с вопроса: «Если на войне можно убивать, жечь и грабить, почему это нельзя делать в обычной жизни?». Пройдёт всего лишь тринадцать лет, и этот страшный вопрос зададут себе миллионы вернувшихся с фронта с оружием в руках солдат… Но тогда, в 1904-м, никто себе и представить такого не мог. Тогдашняя публика этого главного вопроса не заметила. Но ужасы её впечатлили – правда, далеко не всех. Лев Толстой, ветеран Крымской войны и обороны Севастополя, прочитав «Красный смех», скептически заметил: «Он пугает, а мне не страшно». Викентий Вересаев, писатель и военный врач, сам участник Русско-японской войны, отозвался так: «Мы читали «Красный смех» на фронте во время передышек и… смеялись. Андреев забыл очень простую вещь: человек ко всему привыкает. Даже к самому страшному». А вот реакция Александра Блока была иной: «Читая «Красный смех» Андреева, захотел пойти к нему и спросить, когда нас всех перережут. Близился к сумасшествию…». Правда, потом добавил: «… Но утром на следующий день (читал ночью) пил чай». Как тут не вспомнить Антона Чехова: «Люди на сцене просто пьют чай… А в это время гибнет их мир и сокрушаются сердца». Война привела Россию к революции. В ней поучаствовал, хотя и косвенно, Леонид Андреев. В феврале 1905 года он был арестован и водворён на две недели в Таганскую тюрьму – за предоставление квартиры для проведения заседания ЦК РСДРП. (Представляете, какой срок дали бы за подобное «преступление» при Сталине? И ещё хорошо, если срок, а не расстрел). Отражением революционных событий в творчестве Андреева стали повесть «Губернатор» (первоначальное название «Бог отмщения»), «Рассказ о семи повешенных» и единственный законченный роман писателя «Сашка Жегулев».