В словаре-справочнике «Ржев» сообщается, что улица Валентина Степанченко находится в Захолынском микрорайоне. Начинается она всё же далековато от Холынки. До Волги гораздо ближе. И рукой подать до плавательного бассейна, к которому руку приложил директор краностроительного завода, чьим именем названы улица и школа. Информационный стенд, установленный в центре улицы, рассказывает о жизни и деятельности В.Т. Степанченко. Памятная доска на воротах ограды Оковецкого собора также свидетельствует о генеральном директоре краностроительного завода, председателе попечительского совета, «усердием и трудами которого восстановлен сей храм».

***

В городском маршрутном автобусе голос диктора объявляет: «Следующая остановка – улица Валентина Степанченко». Выйдем здесь, спустимся чуть вниз к началу улицы и быстренько по ней пробежимся. В девичестве она носила имя Розы Люксембург. В годы моего детства здесь стояла уличная водозаборная колонка. Зимой жители «финских домиков» укутывали её фуфайками, всерьёз полагая, что не замерзает она именно поэтому. Колонки уже нет. Роддом (начало начал) стоит. И трансформаторная будка жива. К ней какое-то (очень непродолжительное) время прислонялась будка телефонная, но у кого ни спрошу из опоцких земляков, никто не помнит, чтобы кто-нибудь звонил по телефону. Опоцкие пацаны трубку отрывали с корнем – в ней же были наушник с микрофоном.

Выходим на улицу Пионерская, она простирается до СОШ №4, бывшей девятой, подшефной школы краностроительного завода. Завуч И.З. Ладыгин, проживавший при школе, каждую зиму костерил тех же опоцких пацанов: «На катке все ртутные лампы расколотили, в прошлом году у Степанченко вымаливал Христа ради, и снова придётся просить».

Новая девятая школа носит имя Валентина Титовича, она той же расцветки, что и административное семиэтажное здание у проходной «верхних кранов». В центре улицы – уютный благоустроенный парк. Здесь можно присесть на скамеечку, спастись от палящего солнца; берёзки не спилены, никаких кладбищенских туй, японских камней, заморских экзотических яблонь. Чем не бульвар Степанчеко? Были же у нас когда-то бульвары – Казанский и Никольский.

К городскому лесу, туда, где заканчивается улица Степанченко, не пойдём – вдруг ещё жив тот не привязанный ротвейлер, что выбежал из раскрытых ворот дома навстречу нам с фотографом. Мы делали репортаж с улицы Розы Люксембург. И он мог оказаться последним. Баскервильевская собака бежала в нашу сторону и не лаяла, а в предвкушении утробно урчала. Нас выручил кот. Он выбежал из соседних распахнутых ворот, увидел пса, вскрикнул и без разбегу взмыл на двухметровый забор. Пока собака отвлеклась, мы успели добежать до Пентагона – народное название жилого массива, где живёт немало краностроителей.

***

Вблизи я впервые увидел Валентина Титовича по телевизору, когда транслировался XXVIII съезд КПСС, и он был его делегатом. Оператор крупным планом показал нашего земляка. А второй раз я повстречался с ним в редакции. Он вошёл и, чуть заикаясь, произнёс: «Это моя любимая газета». Я ему протянул шариковую ручку и свежий номер: «Валентин Титыч, оставьте автограф вот с этими вашими словами». Засмеялся, но оставил.

Должно быть, он в тот день приходил в каждую редакцию. Газет в Ржеве в ту пору насчитывалось штук пять, телестудий – не то две, не то три. СМИ неплохо жили, в отличие от заводов. Валентин Титович уже не возглавлял «краны», тогдашний директор вернулся из Москвы с какого-то правительственного совещания, где решалась судьба завода, встречался с какими-то влиятельными людьми, редакторам предложили это дело осветить… А та газета с автографом Степанченко, увы, не сохранилась.

В девяностых Сергей Смирнов возглавлял заводскую крановскую «Высоту», я его встретил в одном из коридоров семиэтажного здания администрации. Мы не виделись с тех пор, как он ушёл из «РП», где возглавлял литобъединение «Истоки». Он шёл по коридору, я его окликнул. Васильич оглянулся, остановился; разговорились. Вдруг дверь директорского кабинета открывается, и девушка-секретарь произносит: «Сергей Васильевич, вас Валентин Титович просит зайти». Васильич, как мне показалось, сник, махнул рукой и как-то обречённо произнёс: «Пойду…». Вспомнилось в рифму: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду».

***

Однажды приятель затащил меня в квартиру, где проживала семья Степанченко – у сына Георгия был день рождения. Открыла мама, увидела приятеля (я стоял за его спиной): «Здравствуй, Юрочка, проходи». Жоры не было дома. Юрка смотрел, как из соседней комнаты появляются и пропадают руки с огромными кистями. Мама перехватила Юркин взгляд: «Это Валентин Титович зарядку делает».

Из воспоминаний Георгия Степанченко: «В 1940-м году дед решил устроить старшего сына в Москве и помог отцу поступить в ремесленное училище при автомобильном заводе имени Сталина, впоследствии переименованном в честь Молотова, и, наконец, в честь первого директора Лихачёва. Когда началась война, отец, которому было 16 лет, стал работать на производстве мин для «Катюш». Мины громадные, так что кисти его рук стали вдвое больше за тот год. Есть фотография – сидит такой мальчишечка, а руки!..».

«С конца 1980-х и в течение двух-трёх лет в «РП» выходили статьи, в которых часто встречалось словосочетание «Ржевский прорыв». И речь шла не о боях за Ржев, а о расширении площадей краностроительного завода, продукция которого была необходима стране для возведения жилья. Претворялся в жизнь партийный наказ, что каждая советская семья должна жить в отдельной благоустроенной квартире. По сути, строился новый завод. То был революционный проект – объект возводился в кратчайшие сроки, без смет, с листа. Краностроительным заводом в ту пору руководил Валентин Титович Степанченко. Не каждая советская семья получила квартиру, но многие работники «кранов», особенно те, кто трудился в литейном цехе на «старых кранах», поселились в роскошных квартирах роскошных домов роскошного нового микрорайона», – это я писал четыре года назад.

***

Мне довелось три года работать в литейном цехе краностроительного завода, на «нижних кранах». Над низенькой проходной висела огромная вывеска «Лифтостроительный завод», однако лифты здесь уже не выпускали. Башенные краны собирали на верхней площадке. Прилегающие к «верхним кранам» улицы были завалены заводской продукцией – жёлто-оранжевыми железными скелетами-секциями башенных кранов. В литейке отливали корпуса для электродвигателей и чугунные люки для колодцев. Попасть даже в эту преисподнюю было не так-то просто – уровень безработицы в городе зашкаливал. Мрачные подвалы-казематы литейного цеха достались «нижним кранам» в наследство от дореволюционной писчебумажной фабрики. Должно быть, по таким же крутым ступеням под арочными сводами Орфей спускался к Эвридике в ад.

Городские предприятия загибались. Акционирование, обещавшее золотые горы, оказалось пшиком. Цеховому начальству за меня замолвил слово друг, он несколькими годами раньше покинул «Электромеханику» и работал на «нижних кранах», он меня представил как превосходного специалиста. Взяли.

Один раз успел получить бесплатное мясо, коим ежемесячно снабжали крановских работников из заводского подсобного хозяйства. Но вскоре эту благодать отменили. А потом перестали и молоко за вредность выдавать. Пока не было задержек зарплат, как на «Электромеханике», работала столовая, и обеды там были дешевле, чем на других предприятиях. Помнится, на «Электромехе» зимой снаряжали на краны гонцов за дешёвой мороженой камбалой – её туда завозили вагонами. Но закипавший в стране кризис распространился на всю кастрюлю, как говорил Жванецкий.

И на кранах возникли проблемы с заказами, поставками, снабжением; начались забастовки по поводу задержки зарплат. Народ роптал: «При Титыче за смену отливали больше, чем сейчас за месяц… Титыч выйдет – и зарплату дадут». Он последнее время часто болел. На Титыча молились.

Уже уволившись, я долго не мог получить «крановские» деньги. Когда всё же получил, их хватило на машину куриного навоза. «КрАЗ» стоял тут же, возле административной семиэтажки. Крановское подсобное хозяйство мы посетили, когда я уже работал в редакции. Оно тоже приходило в упадок, но ещё агонизировало, колбасу продавали на обоих ржевских рынках. Мы зашли в цех, где на крюке кран-балки висел огромный опалённый боров. За тушей прибыл погребального цвета микроавтобус. Внезапно погас свет – вне графика веерного отключения. Усопшего хряка мужики снимали с крюка вручную, вшестером доволокли до автомобиля и с размаху швырнули внутрь.

***

В прошлом году я пытался посетить нижние краны и литейку. Ребята-охранники выслушали, с любопытством осмотрели мои журналистские документы. И с сочувствием сказали: «Нельзя, это – московская территория». Я обрадовался – получается, мы уже практически в Подмосковье.

В литейном цехе «нижних кранов» трудилось много молодых ребят, получивших квартиры не перед пенсией, как наши родители, а в двадцати-тридцатилетнем возрасте. И планов у завода было громадьё. Опоцкие бараки ждали, когда их заменят на девятиэтажки, марширующие до самой Волги. Но… На нашу горемычную страну вечно что-нибудь да обрушивается. Не экономический кризис, так перестройка, не ваучеризация, так грабительское акционирование. А сейчас вот – предательство бывших социалистических «братушек», козни своих же закавказских, среднеазиатских, прибалтийских братанов и прочая натовская напасть.

В день начала СВО мы с женой возвращались из Москвы на электричке. Звонит Георгий, сын Валентина Титовича, историк, поэт, журналист. Он ликовал: «Наконец-то прижмут нациков… Я даже стопочку себе позволил». Я был мысленно с Жорой. Его отец родился на Украине, в Киеве похоронена моя бабушка, мамина мама. Чокнулись с Жорой «по удалёнке». Мы верили, что скоро народы в великую семью соединятся, закончится это безбашенное время и стране вновь понадобятся башенные краны. Я вскарабкаюсь наверх, залезу на стрелу – оттуда ближе к небу в алмазах.

Александр Назаров
Фото автора и из архива «РП».