Окончание. Начало.
***
В «Дельфин» мы ходили заниматься каратэ где-то в начале девяностых. О том, что открывается такая секция, узнали случайно. Этот вид спорта у нас в стране то разрешали, то запрещали. Приятель рассказывал, как они тайком занимались в Нижнем бору, у заброшенного пионерского лагеря, строго соблюдая конспирацию, как масоны, нет – как подпольные революционеры.
На «Электромеханике» во вторую смену в нашем втором цехе однажды скрутило радикулитом коллегу-электромонтажника. Ребята погрузили его на электрокар и повезли в заводской медпункт. Сделали укол – отлегло. Медсестра говорит: «Такой молодой, а уже спиной страдает, иди на каратэ в «Дельфин», ребята уже записываются!».
Я тоже записался на секцию, вёл её Валерий Иванович, переселенец из среднеазиатской республики. Он говорил, что его ученики добивались значительных успехов на очень престижных соревнованиях. Поначалу народ валом валил, и стар и млад, но потом поток иссяк – надоело заучивать бесконтактные маваши, уракены, каты. Вот ходят пары босиком по спортзалу от стены к стене, ногой отрабатывают удар по спине, но друг друга не задевают, лишь прицеливаются.
Меня Валера поставил в пару с Серёгой-афганцем. С тренером мы были на «ты» – наши дети учились в одном классе, и вообще он мировой мужик. Через несколько лет Валеру я повстречал в редакции, он там Олегу Кондратьеву и Славе Голубеву что-то рассказывал, демонстрируя то самое маваши. Меня увидел, обрадованно воскликнул: «А он у меня тоже занимался!».
Итак, отрабатываем мы маваши. Серёга привязался: «Бей по-настоящему, сильнее, не бойся, я напрягусь и сгруппируюсь». Ну, до того достал, что огрел-таки я его ногой по горбу. Из Серёги вылетел такой утробный рык, что свет мигнул! Акустика там, как в концертном зале. К нам все подбежали, спрашивают, что случилось, но, увидев, что Серёга от смеха корчится, отошли.
Валера для профилактики выписал мне двадцать отжиманий от пола на кулаках. Отжимаюсь, смотрю на торчащий из пола гвоздь и тоже хохочу. Валера говорит: «Ещё двадцать отжиманий». Тогда я ему рассказал, что по телеку недавно видел, как один силач кулаком гвоздь в доску забил, а потом зубами его вытащил. Валера отменил наказание.
Не так давно видел фотографию из «Дельфина»: сидят спортсмены на свежевыкрашенном полу. И мне примерещился тот самый гвоздь, о который наши каратисты в кровь царапали пятки. Показалось, что он до сих пор там торчит.
***
Поздней осенью, когда выпал первый снег, возвращаемся вечером после занятий. Те, кто жил на противоположной стороне Волги, пошли к «Электромеху» – там спуск песком посыпан. Уговаривал их идти напрямую от профилактория, ведь намного ближе, и я сегодня там поднимался, а спускаться легче. Не послушали, пошли вкругаля.
Спускаюсь один. У края воронки тропинка резко поворачивает, повернуть не успеваю, затормозить – тоже. Прямо по курсу стоит черёмуха, и не какой-нибудь жидкий кустик, а солидное дерево. И оно быстро приближается. Вспомнил, как Валерий Иваныч демонстрировал защитный блок, он ещё напоминал пионерский салют. А в детском саду доводилось слышать от воспитателей: «Поднимите салютиком руку, кто хочет добавки!».
В общем, салютую я черёмухе, но салютик, видать, неправильно сделал, угол не рассчитал. Черёмуха, минуя мой защитный блок, угодила прямо в лоб – добавки не понадобилось. Такого салютика, что брызнул из глаз, на Дне города не увидишь. Сколько я там пролежал, не знаю. Слышу, кричат откуда-то издалека: «Скороход, где ты там застрял?». Не стал я им ничего рассказывать. Нет уже ни Валеры, ни Серёги…
И вот спустя уйму лет решил я на ту черёмуху взглянуть. Но к профилакторию не подойдёшь, он огорожен. Тропинки по-над Волгой не видать, а вдоль берега разве что какой-нибудь заядлый рыбак ходит. Спуски к Волге в старину называли взвозами. Один был изуродован, когда вдоль него прокладывали трубопровод. В детстве с этой горы мы на санках катались. А чуть дальше, по другому взвозу, вдоль оврага, на лыжах съезжали до самой Волги, и круглый год носили бельевые корзины: зимой – к проруби, летом – к деревянным мосткам, где наши мамы бельё полоскали. Обе горы перестали быть взвозами, по ним и пешком уже не пройти…
Черёмуху мою я не повстречал, к ней вела какая-то звериная тропочка, но не рискнул я по ней спуститься: можно не только шею свернуть, но и костыль сломать. Виднеется деревце, но явно не то: моё было в три обхвата. От проходной «Электромеханики» вниз тропинка ведёт, но рабочим нет нужды здесь ходить – перевоз канул в вечность, автобусов навалом, доставят в любой конец города. Проходную бывших «нижних кранов» пока не снесли. Что там сейчас, неведомо, в прошлом году ребята-охранники говорили, что это московская территория.
***
На проходной «Электромеханики» я почти 20 лет оставлял пропуск, на «нижнекрановской» предъявлял три года, а сколько лет проходил сквозь турникеты «Элтры», уже и не вспомнить. Но из трёх проходных, «что в люди вывели меня», на «элтровскую» ходил, как на Голгофу. Мы её посещали в качестве сотрудников «Моторостроителя». Не помню, которая из трёх заводских газет «скончалась» первой, но если бы в девяностых они все закрылись одновременно, руководители разве что перекрестились бы. Но, как говорил другой поющий поэт, «никто ни в чём не виноват, когда везде полуразлад, полураспад».
Представьте: беседуете вы с начальником, которого разговорить труднее, чем телеграфный столб. Он после каждого предложения предупреждает: «Только не надо об этом писать». А в конце «беседы» выдаёт: «Ну, ты мне принеси то, что напишешь». А что же я тебе принесу, если ты ничего не сказал? Впрочем, «Элтра» находится не на Заводском шоссе, а на Зубцовском.
Наше «Завшоссе» заканчивается, осталась «пожарка». Однажды отсюда в литейный цех краностроительного завода нагрянул инспектор. Мастер Андрей рассказывал: «Стою, курю возле «самовара» (это так вагранку называли – печь топливно-плавильную). Заливка заканчивается. Из опок дым валит, пламя и грохот, как из пушек. Всё, как обычно. Вдруг подходит ко мне пожарный и спрашивает: «А почему вы курите в неположенном месте?». Думал, шутит, не знаю, что ответить, растерялся. Вагранщик кричит: «Он сигарету спрашивает? Дай ему из моей пачки, она возле выбивки лежит». Объясняю, но слышно плохо, жестами показываю – мол, инспектор курить здесь запрещает. Мужики не слышат, подходят. Инспектор им объяснил, они как загогочут – его как ветром сдуло, он вылетел в те же ворота, махнув рукой: «Да гори оно огнём!»…
***
На обратном пути заглянем в Больничный городок. В роддоме ремонт в разгаре, женскую консультацию заканчивают ремонтировать, она стоит белоснежная и ничем не напоминает ту «развалку», где мы с пацанами в войну играли. Разрушенное в Великую Отечественную здание восстановили лишь в семидесятом.
А тубдиспансера уже нет. И так подозрительно чисто вокруг – ни камушка, ни кирпичика, ни веточки, ни палочки (Коха). На остановке спрашиваю у пацана: «Давно тубдиспансер снесли?». – «Он ещё стоит, я по нему совсем недавно лазал», – говорит, садясь в пришедшую «семёрку». На этой же остановке встречаю Татьяну Александровну Ивановскую, руководителя танцевального ансамбля клуба ЖД: «Случайно не знаете, тубдиспансер на месте?». – «В августе я его там ещё видела», – утверждает уверенно. Да что у меня – галлюцинации?! Смотрю в фотоаппарат: да, вот же ровное место, фотографировал я с проезда Фурманова. Вернуться, что ли, чтобы лишний раз убедиться?
«Тубик» (в детстве мы так называли тубдиспансер) стоял недалеко от остановки, но сейчас попробуй туда пройди! Это в детстве нашем там всё было выкошено, меж берёз у роддома роженицы гуляли, а мы по вечерам по этой роще на мопедах рассекали; с крыши деревянной остановки спрыгивали. Возле тополей аллейка из двух рядов акаций простиралась, как туннель. А сейчас – дебри непроходимые. Ясное дело, раньше лучше было. Правда, не было вот этого мусоросортировочного объекта. Симпатичный такой навес, под ним контейнеры стоят, их шесть штук, и на каждом указатель, для чего он предназначен.
Нет, к «тубику» больше не пойду, вон, «девятка» моя идёт, у неё самый хитрый маршрут на всём «Верхневолжье». Я его изучаю по таким диалогам с водителями, когда автобус отправляется от паровоза, что на улице Мира: «Скажите, автобус сейчас пойдёт в РТС или в центр?». – «Вы уже об этом меня три раза спрашивали на этой неделе». – «И что вы мне отвечали?».
Про «тубик» спросил у одноклассника Владимира Кондратинского. Он в бытность депутатом местной думы вместе с главврачом яростно отстаивал лечебное учреждение, но силы оказались неравны… «Вов, не знаешь, здание тубдиспансера снесли?». – «Да. И на землях, а это гектар, строительство частных домов ведётся».
У меня стишок, помнится, был: «Знать, не свято то место, что пусто». Но мы Пушкинской «Осенью» закончим, Александр Сергеевич её сравнивал с чахоточной девой – как раз в тему:
Играет на лице ещё багровый цвет, Она жива ещё сегодня, завтра – нет.
На снимках: ФОК «Дельфин»; здесь был тубдиспансер; роддом; бывшая проходная «нижних кранов»; «Электромеховский взвоз».
Александр Назаров.
Фото автора.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.