Об открытии памятника в Городском саду интересно написано в одном из недавних номеров «Ржевской правды». Вера Гладышева доступно и сжато рассказала о том, кто такой ржевский князь Владимир, святой и благоверный, сын Мстислава Ростиславича Храброго и младший брат Мстислава Мстиславича Удалого. Но самое, по-моему, любопытное место в статье Веры Григорьевны вот это: сообщается о практически сенсационной детали – предполагаемых католических корнях Агриппины. Оказывается, супружница князя, тоже благоверная и тоже святая, – из прибалтов, «родом из рижского семейства Дитрихов»…
История, конечно, точная наука, но всё же, всё же, всё же… Предположительно дело было так. Князь наш был изгнан из Пскова за неравный брак. Ржеву ему по-братски пожаловал Мстислав Удалой, и Владимир уехал из Пскова с глаз долой (всё идеально рифмуется). Вот откуда есть пошла традиция ссылать провинившихся и неугодных куда-нибудь послом в Тмутаракань. На князя нашего псковичи наехали – мол, нас на бабу променял, инородную, иноверную, причем без всякого референдума, втихаря; да вы, батенька, иноагент, и во славном граде Пскове объявляетесь персоной нон грата!
В советское время наш земляк, ржевитянин Сергей Павлов, почитай, министр спорта СССР, оказался послом в Монголии, потом в Бирме. За что сослали, непонятно. Википедия, а ей стопроцентно доверять не стоит, одно говорит, писатель Михаил Веллер – другое. Если почитать его… Нет, лучше не читать, он иноагент, с него и взятки гладки. Кстати, Павлов подростком начинал свою трудовую деятельность в Прибалтике, в Литве: он в годы войны в местном госпитале работал почтальоном.
***
А памятник хорош! В Горсаду я побывал через несколько дней после церемонии открытия. Статью ещё не читал, но почему-то подумал: скульптор, должно быть, женщина.
В названии центрального московского парка, в аббревиатуре ЦПКиО, имеется слово «культура». Спрошу у московской дочки, оставили парку имя пролетарского писателя Горького? Схлынула ли волна нелепых и неуместных переименований? Нет, говорит, не переименовали, и даже сад имени Баумана продолжает носить имя Николая Эрнестовича. У нас в Ржеве тоже есть парк культуры и отдыха, ему, кажется, не придумали имя. И правильно сделали. А то, сколько путаницы было: на одной стороне Волги, на ул. Грацинского – парк подпольщиков, на другой – парк Грацинского рядом со стелой памяти ржевских подпольщиков.
Кстати, почему Горсад – именно сад, а не парк? Вишнёвый сад – это я понимаю, хотя Иван Бунин ворчал на своего любимого Чехова по поводу его пьесы. Процитируем Ивана Алексеевича: «Да и где это были помещичьи сады, сплошь состоявшие из вишен? «Вишнёвый садок» был только при хохлацких хатах. И зачем понадобилось Лопахину рубить этот «вишневый сад»? Чтобы фабрику, что ли, на месте вишнёвого сада строить?».
Спросил я у детей своих, что они помнят о развлекательном очаге с народным прозвищем «Горсад». Отвечают: лодочки-качели, карусели, кассу, а в ней – Диогена-кассира.
– Почему Диогена?
– Касса на бочку была похожа.
Клумбы, помнят, вазоны, настурцию. Ещё выставочных кроликов в клетках в правом от входа тёмном углу. А потом там ничего не стало, даже ограда пропала. Девушка с веслом? Нет, не встречали, потому что с центрального входа не заходили. Когда с «музыкалки» возвращались домой, шли парком по диагональной аллее вдоль вековых деревьев. Птичий грай стоял круглогодичный. И запах птичьего «гуано» не выветривался. Пробегали с риском быть помеченными. Летнего театра дочери, разумеется, не помнят – он сгорел за год до рождения младшей и через год после рождения старшей.
***
У работников в оранжевых бушлатах, что чистят снег в Горсаду, интересуюсь, помнят ли они про буфет с пивом?
– А как же, – оживляются, – вот на этом месте он стоял, где куча веток лежит.
– А статуя у входа была? Какая-нибудь девушка с веслом?
– Горнист, вроде, был, пионер, – предположил первый.
Второй возразил:
– Была девушка, но без весла.
Заспорили.
– Сам ты горнист! Пионер стоял в парке возле бани.
– Сам ты с веслом! Пацан в Горсаду стоял, бегун.
– Какой же он бегун, если стоял?
Пошли на компромисс:
– Точно. Только не бегун, а бегунья, у неё в руке палка эстафетная торчала. Ржавая. А театр летний вот здесь был, где князь с княгиней.
Мимо промчался лыжник, проехал не по лыжне, а коньковым ходом. На втором круге я определил, что это лыжница. ..
Позже из публикации Жоры Степанченко выяснил, что в Городском саду со стороны кинотеатра стояли статуи спортсменов – футболиста и волейболистки. Зимой в ожидании очередного сеанса они служили ребятишкам в качестве мишеней для снежков. Особенно много снежков почему-то доставалось волейболистке. Впрочем, понятно почему: каждый малолетний хулиган старался пометить снежками интересные детали на могучем торсе спортсменки.
У входа тоже располагались две статуи – геологов, мужчины и женщины, со статными фигурами, героическими лицами и какими-то инструментами. Или мужчина был всё-таки не геологом, а шахтёром с отбойным молотком?
***
Горсад горел ночью. Со второй смены мы шли по дорожке от проходной «Электромеха» к трём автобусам, что развозили рабочих по домам. В районе Октябрьской, на другой стороне Волги, что-то пылало. Мужики гадали:
– Пекарня на Коммуне горит.
– Скорее, общага ГПТУ-шная.
– Нет, общага правее.
Потом кто-то определил (как оказалось, верно):
– Это драмсарай в Горсаду.
Драмсараем называли летний театр. Жительница «финского домика» в Опоках сдавала комнату семейной театральной паре. То ли мест не хватало в гостинице на Коммуне, то ли у тёти Кати проживать было удобнее. Театральные гастролёры жили у неё за перегородкой.
– Артисты мои грызутся, муж у артистки ревнивый, как мавр, как Отелло, – делилась подробностями театралка тётя Катя.
А Рева Алексеевна Коршунова, дочь первого директора летнего театра, говорила мне, что её отцу дали комнату в здании гостиницы на Коммуне, семья какое-то время проживала на втором этаже, арочное окно выходило на улицу Декабристов.
На сказку Шварца «Два клёна» нас водили, должно быть, из детского сада. В старших классах гоняли на «Горе от ума». Учителю нашему не понравился Чацкий:
– Как начал декламировать в первом действии, так и не остановился до четвёртого – хоть бы добавил чего-нибудь театрального, сыграл бы, что ль!
Нам, разумеется, Чацкий тоже не приглянулся. Его играл актёр старый, как Мафусаил, не удивительно, что Софья его терпеть не могла – к Станиславскому не ходи.
***
Ещё о девушке с веслом. В Ржеве наверняка (не в парке, так на стадионе) она красовалась. Историк Сергей Беляков недавно выпустил в свет книгу «Парижские мальчики в сталинской Москве». Узнал из неё, что кроме известной «Девушки с веслом» работы Ромуальда Ромуальдовича Иодко, копиями которой утыкали довоенные и послевоенные парки и стадионы страны, была ещё одна«Девушка с веслом» – работы Ивана Шадра. Её воспел Юрий Нагибин, назвав богиней.
Но любую римско-греческую богиню наша затмила бы. На богинях хоть какой-то фрагмент одежды имелся – поясок там, лоскутик, у «Девушки» же Шадра – только весло. Целомудренные москвичи (скорее, москвички) возмутились, из ЦПКиО имени Горького шедевр увезли на Донбасс, и там он пропал. Шадр изваял ещё одну фигуру, но и она, говорят, сохранилась только на фотографиях.
В ржевском Горсаду на скамеечках даже в морозную погоду сидят старушки. Доносятся обрывки разговора:
– Хоть бы туалет снесли перед тем, как памятник устанавливать, – кивает одна из них в сторону руинированного объекта. – Агриппина лицом к этой срамоте повернута.
– Да нет, – успокаивает собеседница, – она на князя смотрит, а повёрнута лицом к храму.
Как сказал поэт, нет низкого для Божьей чистоты.
Александр НАЗАРОВ.
Фото автора.
