Поздней осенью пришло письмо, что П.Ф. уже уехал из Ржева, а Н.Ф. поздней ночью сумел посадить мать с братом в последний уходящий из горящего города санитарный поезд с двумя «хотульками» за спиной. Сам Н.Ф. с утра собирался своим ходом идти на Калинин. 14 октября в Ржев вошли немцы – это последняя новость, которую мы получили из дома. После этих известий писем в Шаран больше не поступало. Но через некоторое время пришло письмо из Перми (Молотова), куда вместе с другими железнодорожниками Ржева прибыли П.Ф. и Н.Ф. Поярковы. Здесь они работали в спеццехе – комплектовали бронепоезда для фронта. О «Нюрушке» (моей матери) с Шурой им ничего не было известно.

Где-то в конце ноября или начале декабря 1941 года нежданно-негаданно на пороге нашего дома объявились два измученных путника – мать с братом. Они удачно доехали с санитарным поездом до Подмосковья, где их взяли на учёт в эвакоорганах и вместе с другими беженцами западных районов страны отправили на восток. Путь был долгий – ехали и поездами, и несколькими речными пароходами.

Мать вскоре устроилась в контору Шаранского райпромкомбината, а брат по набору уехал учиться на токаря – в Уфу. После разгрома немцев под Москвой и освобождения Калинина появилась надежда на скорое освобождение Ржева, но боевые действия длительное время не прекращались, и наша надежда на скорое возвращение исчезла.

Так и пережили зиму в Шаране. Она здесь более снежная и суровая – морозы за сорок градусов, что для местного населения – дело привычное. Холода здесь переносятся сравнительно легко: воздух сухой, ветра почти нет. Только не зевай – можно отморозить нос и щёки. Смастерили себе деревянные лыжи и санки – в свободное от учёбы время развлекались как могли. Дружили и с местными ребятами, и с эвакуированными. В нашем 5 классе приезжих было большинство.

По весне семьям эвакуированных в поле за райцентром нарезали и вспахали участки земли по 10 соток. Мы не знали, вернёмся в Ржев или нет, но картошку («глазки») и гречиху на выделенном участке мы с дедом посадили. Для дедушки и бабушки серьёзным делом являлось посещение рынка в базарные дни, к которым они готовились ещё с вечера, в частности, отбирая вещи. Их меняли на продукты питания – овощи и зерно, из которого варили кашу, иногда мёд, молоко или «катык» (молочный продукт, что-то среднее между сметаной и простоквашей). После «удачного» рынка бабушка приносила семечки, которыми по вечерам оделяла всех членов нашей семьи.

Война затягивалась, освобождение Ржева – тоже, хотя ржевские железнодорожники из Перми уже вернулись в свою область, в Торжок. Изредка кто-либо из наших железнодорожников приезжал на пару дней в Шаран, делились новостями, а мы передавали им наши гостинца – в основном растущий здесь табак для самокруток. Однажды приехал к нам и Пётр Фёдорович с сослуживцем. На излёте был 1942 год…

Несколько раз пришлось менять в Шаране место жительства. Всей семьёй из 4-х человек даже ютились в землянке на территории кирпичного заводика. Летом он восстановил свою деятельность. Печи, правда, не работали, – здесь выпускали кирпичи без обжига. Рядом находился небольшой глиняный карьер. От него с помощью троса к прессу толкали вагонетку с глиной. Пресс приводили в движение парой лошадей, ходящих по кругу. Извлечённую из него глину помещали в деревянную форму на два кирпича (этим занимались женщины средних лет, высланные из Ленинграда в Башкирию ещё до войны), затем выкладывали на просушку. Спустя несколько дней высушенные и достаточно крепкие кирпичи куда-то увозили. На этот заводик (от райпромкомбината) мать устроила меня летом поработать – я грузил в вагонетку глину и толкал её к прессу.

В конце 1942-го брата, работавшего токарем на заводе в Уфе, забрали в армию, служил там же. Жизнь у новобранцев была голодная, от истощения он заболел, после чего его освободили от службы на полгода. Мать ездила за ним, чтобы привезти в Шаран. Вскоре купили козу – заметное подспорье к нашему бюджету. Летом мне приходилось частенько её пасти. Ещё одной серьёзной нагрузкой являлась для меня заготовка сучьев на зиму в лесу. Работали вдвоём с дедушкой. Возили их на двухколёсной тележке (таратайке), которую имела почти каждая семья, – на них крестьяне привозили свои товары на рынок. Сучья заготавливали обычно в течение лета, в орешнике. Дедушка их рубил, а я их волочил к тележке. На эту работу уходило не менее полдня времени. Потом сучья рубили по длине печки и выкладывали большими штабелями на просушку. На зиму их требовалось достаточно много, поскольку другого топлива не было.