Продолжаем публикацию дневников Всеволода Стратонова, в 1917-м возглавлявшего отделение Государственного банка в Ржеве.

ВЕЧЕРОМ Студенты устроили свой киоск в виде кузницы Циклопа. Посадили в неё действительно одноглазого кузнеца. При каждой продаже билета «Займа Свободы» кузнец ударял молотом по наковальне: мол, выковывается свобода… Особенно хорошо торговала на американском аукционе еврейская община, продавая за высокую цену всякий вздор. Нельзя было обойтись без эстрады, и опять начались речи. Выступали с патриотическими речами матросы. Не удержался, конечно, и Канторов. Он уже стал любимцем толпы, и, как только встал на эстраде, поднялись крики:

— Хорошенько буржуев!

— Валяйте их! Канторов самодовольно улыбался. Эти выкрики указали ему, как и о чём сейчас следует говорить. Пошла большевистская агитка:

— Буржуи теперь благоденствуют… Но скоро наступит для них час расплаты. И уже не синие мундиры жандармов будут их защищать — синее небо станет равнодушно смотреть на их валяющиеся за городом трупы с остекленевшими глазами! Рёв восторга солдатской черни, крики негодования других. Обращаюсь к одному из матросов:

— Пожалуйста, выступите! Скажите что-нибудь, чтобы загладить тягостное впечатление от этой речи.

Матросов тогда встречали приветливо, но настроение большинства уже увлечено выступлением Канторова. Над нашим банком, стоящим у входа на бульвар, вспыхнула громадная электрическая вывеска: «Заём Свободы». Тогда в Ржеве электричества ещё не было, кроме двух частных электрических станций, в том числе — нашей. Поэтому огненный плакат являлся невиданной диковинкой. Он сиял целый месяц, пока к нему не присмотрелись и перестали обращать внимание.

Всё же праздник закончился благополучно. После полуночи мы уже из постелей слышали не смолкавшие крики на бульваре. Утром выяснилось, что сельский батюшка, который выступал у нас на рынке оратором, опять привлёк к себе внимание. Из остатков публики он образовал охотников на американский аукцион. Когда нечего стало продавать, батюшка пустил в ход свои вещи: сначала — часы, потом — цепочку, даже шляпу… Его пример заразил других. Утром батюшка мне сдал приличную сумму денег.

Для уездного города результат Дня можно было считать блестящим. Недаром в местной печати этот день назвали «Днём гордости Ржева». Мы продали облигаций займа на один с четвертью миллиона рублей. На золото это тогда составляло, благодаря падению бумажного рубля, около 400 000 рублей. Не всё, разумеется, было продано на площадях и улицах; значительные партии были закуплены организациями и обществами. Кроме того, на собранные пожертвования мы приобрели и передали на содержание сиротского дома облигаций на 15 000 рублей. В пользу сиротского дома мы обратили все пожертвования драгоценностями, которые были разыграны затем в лотерею, — за исключением золотых вещей, отправленных в центральное управление, в фонд на нужды Родины.

Конечно, этот успех стал возможен, только благодаря дружному порыву, с которым работали все — и чиновники, и сторожа, и солдаты банка. На другой день явилась ко мне многочисленная делегация от ржевского купечества — с наивной просьбой:

— Уймите, Всеволод Викторович, Канторова!

Но что я мог сделать? Им, привыкшим к зависимости, благодаря кредитованию от управляющего Государственным банком, казалось, что страшнее кошки зверя нет…

— Господа, вы ведь знаете о бессилии временного правительства справиться в Петрограде с большевистской агитацией. Разве вам не знакома история с особняком Кшесинской? Как же я могу в Ржеве устранить большевистскую агитацию, корни которой в Петрограде, когда там верховодят Керенский и компания! У меня ведь, кроме средств убеждения, ничего нет!

ФОКУСЫ ЕВРЕЙСКОЙ ОБЩИНЫ Евреи собрали на гулянии большие суммы. Естественно, им стало жаль расставаться с деньгами. И они решили меня обмануть и не передавать собранные средства, хотя это было для них обязательным условием, с которым я разрешил их участие в Дне. Но среди евреев оказался один порядочный человек, который этим возмутился. Он имел собственное предприятие и в услугах банка не нуждался, а был просто против вероломства. Придя ко мне, он раскрыл карты заправил еврейской общины, а впоследствии ставил меня в курс их тактики.

Когда прошло достаточное время, а евреи денег всё не передавали, я послал им требование об этом. Приходят два делегата от общины: студент, всё время выступавший на митингах, и пожилой еврей, упорно молчавший при переговорах со мною.

— Еврейская община решила послать всю собранную сумму господину Керенскому.

— Керенский здесь решительно не при чём! Разрешение на сбор пожертвований под нашим флагом дал я, — извольте и деньги возвратить мне!