Вот четыре слова в заголовке – и все, боюсь, непонятны современным ржевитянам. Какой романтизм? Какой реализм? Какой такой Сергей Земляков? Начнём с последнего. Старшее поколение наших литераторов и любителей литературы прекрасно знает, кто такой Сергей Земляков. А вот молодёжи придётся объяснить. Служил в якобы «застойные» 80-е прошлого века в Ржеве молодой (тогда) офицер Земляков – сначала в звании капитана, потом, кажется, майора. И не просто служил – судьбу свою нашёл. Судьбу по имени Вера. А в короткие промежутки между службой и семьёй регулярно заглядывал в редакцию «Ржевской правды» – на заседания литературного объединения «Истоки».

И читал свои стихи, которые заметно выделялись на общем уровне своей свежестью, силой, упругостью – можно сказать, военной выправкой. И сам он был под стать своим стихам – стройный, подтянутый, с суровым лицом и обаятельной улыбкой.

В конце восьмидесятых, когда на окраинах Союза начало громыхать, направили его служить в знойный и не толерантный город Баку. Понятно, что хорошего было мало – разве что фруктов на всю жизнь наелись, и сыновья из твёрдых хорошистов стали круглыми отличниками (на фоне весьма нетвёрдого владения местными школярами великим и могучим). Когда Баку вместе с Азербайджаном окончательно отгнил от Союза, Сергей отправился служить в Воронеж. В отставку, будучи уже полковником и дедом, ушёл в Ярославле, где сейчас живёт и работает в какой-то фирме.

В прошлом году в качестве подарка к 60-летнему юбилею, грянувшему в минувшем январе, жена собрала и издала его стихи. Получилась небольшая, но весомая – «томов премногих тяжелей» книга под названием «Дорога в провинцию». Вот о ней и поговорим.

Почему «Дорога в провинцию»? Наверное, потому, что после учёбы – сначала в военном училище, потом в военной же академии в Ленинграде, который всё-таки столица России, хотя и вторая, путь его пролегал по русской (за исключением Баку) глубинке. Да и начинался он не где-нибудь, а в городе Морозовске – бывшей станице Морозовской – на великом Дону. Донской казак, потомок платовских орлов… Военная служба была для него отцовским и дедовским наследием, а поэзия – призванием неравнодушной души.  А теперь – немного о романтизме. И реализме. Без романтизма – какая же поэзия? Заглянешь в словарь или энциклопедию – там статья на несколько абзацев, а то и страниц. Запутаться можно. Но не будем «растекаться мыслию по древу», будем зрить в корень. Итак, что такое романтизм – применительно к поэзии? Это стремление к высоким чувствам и героическим делам, интерес к внутреннему миру человека, непримиримость к подлости и прочим порокам. А реализм? Тут уж я процитирую: «метод художественного познания, правдивого изображения в искусстве объективной действительности». И дальше что-то про критический реализм XIX века и социалистический – века XX.  А вот про романтический реализм – ничего! Это потому, что Вячеслав Пьецух его только недавно придумал, но ещё запатентовать не успел. Но поэты, как известно, творят, не заглядывая в литературоведческие святцы.

Вся соль в том, что у Землякова эти два метода – романтизм и реализм – идут рука об руку. Тут и высокие стремления, и правдивое изображение. Иногда, правда, залетит Сергей высоко-высоко, в самые эмпиреи. Думаешь: не вернётся на грешную землю! Да нет, возвращается. Не случайно сугубо трезвый реалист Сергей Смирнов любил цитировать окончание земляковского «Ультрамаринового неба» – про окурки, что «у дебаркадера снуют» и … как бы опровергают романтический зачин. Но это, по-моему, уже не реализм, а натурализм.  Нет, в большинстве случаев у Землякова, как правило, романтизм и реализм пребывают в стратегическом балансе. В равновесии. И не исключают друг друга, а дополняют. О чём эти стихи? О любви. О мечтах. О Родине. О суровой правде жизни. О том, что «есть такая профессия – Родину защищать». И каждому – или почти каждому – стихотворению присущ этот особый, характерный взгляд Землякова: оценивающий, как будто с прищуром, замечающий каждый оттенок, каждую складку.

Его стихи красочны, образны, насыщены смыслом, иногда пафосны и афористичны. В них слышится то глубокий лиризм («Послушайте, а может быть, о Родине…»), то яростный сарказм («Песня не о купце Калашникове»), то «Полный гордого доверия покой», как сказал некогда Лермонтов («Провинция. Вечер»). А некоторые просто хочется петь – как например, «О любви». Действительно, это ведь готовая песня! Ничего не надо придумывать, досочинять – просто взять в руки гитару и петь, вглядываясь в глаза любимой…  А теперь – немного о рифмах. Они, как известно, одно из отличий поэзии от прозы. И у них есть одно неприятное свойство: они заканчиваются. Помнится, ещё Маяковский сетовал, что свежие, не заезженные рифмы если где и остались, так разве что «в Венецуэле». Без малого сто лет назад сказано. Так вот, Земляков Маяковского если не опроверг, то маленько поправил. Отыскал совершенно свежие, абсолютно не затасканные рифмы не только в Венесуэле, но также в Мексике и Монголии (стихотворение «Тайник»). Да, многое можно сказать о поэзии Сергея Землякова. Но зачем говорить? Лучше читать!