(Окончание).
В ЭВАКУАЦИИ
Однажды в класс принесли валенки, тёплые рейтузы и шерстяные варежки для эвакуированных. Я взяла красные варежки – настоящие, магазинные! А мама потом очень удивилась, почему не взяла валенки или рейтузы: варежки-то мы шили сами – из всяких старых вещей. Но так уж вышло…
Весной 1943 года к нам в Котельнич приехала дочь маминой сестры Анны – Валентина, которая с начала войны была мобилизована на фронт, поскольку окончила курсы медсестёр. Я помню, как тогда, в 1941-м, мы провожали её на станции Ржев-2 – до места добирались на грузовой машине вместе с другими работниками фабрики. На перроне скопилось много народа, люди плакали, прощаясь с родными. Валечка во время войны работала в прифронтовом госпитале, вытаскивала раненых с поля боя, ассистировала докторам во время операций. Вышла замуж за военного врача и в Котельниче родила девочку Наташу. Наталья Степановна Коготкова и сейчас живёт в Ржеве…
Так вот, Валя привезла нам в Котельнич кое-какие фронтовые продукты, но вкуснее всего была сушёная дыня – правда, нам давали это лакомство понемногу. За период эвакуации мне два раза выделяли путёвку в пионерский лагерь, но там очень плохо кормили – мы, ребятишки, всё время были голодные. Ели зёрна ржаных и ячменных колосьев, ходили на маслобойню, просили у работавшего там дедушки жмых, но он не всегда мог это позволить.
\
ДОМОЙ!..
Оборудование фабрики начали отправлять обратно, в Ржев, в 1945 году. Мы уезжали из Котельнича с последним эшелоном – скорее всего, это было в июле. Загрузили свои пожитки в товарный вагон; вместе с нами ехала ещё одна семья – мать с сыном. Мама, наверное, получила какой-то паёк, и нас с сестрой поначалу кормили, но как только добрались до Москвы, припасы закончились. Однако в столице нам выдали продукты: хорошо помню коробку с мясом, которая открывалась специальным ключиком. Мясо было очень вкусное, ели его вместе с хлебом понемножку, так и растянули до Ржева.
Когда прибыли на место, состав поставили под фабричный навес, а мама пошла за хлебом. Принесла его в фартуке, вместе с кукурузой. Пока шла, хлеб весь рассыпался – так и ели его щепотками. Поселили нас в комнату одного из «стандартных» (белых) домов в посёлке льночесальной фабрики, где уже жили прибывшие раньше нас работники. Нашего довоенного дома и ещё двух по соседству на месте не оказалось – говорили, что немцы разобрали их для устройства дзотов и других укреплений. Все одноэтажные дома в посёлке сгорели, кирпичный клуб и ясли были разбиты – так же, как и корпуса фабрики. Посередине полуразрушенного цеха стоял немецкий танк. В домах не было стёкол, окна заложены кирпичом и только маленькие отверстия закрыты стеклом.
К тому времени мамина сестра Анна тоже вернулась из эвакуации, к ней из Котельнича вскоре приехала и Валя. Они жили в сохранившемся доме Нины Королёвой, с которой тётя в своё время эвакуировалась из Ржева. Однажды мы пошли их навестить, и с высокой волжской горы я увидела развалины города. Всё пространство – от вокзала Ржев-2 до вокзала Ржев-1 – представляло сплошную разруху. Дома в центре города и на окраинах – разбиты и сожжены. Вокзалы находились в землянках, даже на ст. Мелихово…
\
В МИРНОЙ ЖИЗНИ
Труднее всего в годы войны, в эвакуации и после возвращения домой, приходилось нашей мамочке. Она всю себя отдавала работе и заботе о людях. Нас она спасала, как могла, во всём себе отказывая. В молодости, особенно в детстве, мы это не осознаём – понимаем, только когда сами становимся матерями.
Мама и после войны работала ответственным работником в сфере ЖКХ. Представляю, как ей приходилось тяжело! Посёлок и фабрика возрождались, но многого ещё не хватало, особенно жилья. Мама была членом ВКП (б) и постоянно чувствовала свою ответственность перед людьми, работу и быт которых необходимо было налаживать.
В 1945-м меня взяла в Москву сестра нашего отца – Мария. В столице я окончила 6 классов, а потом запросилась в Ржев, к маме. И в конце 1946-го приехала обратно в родной город. На этом моё детство закончилось…
Мама рано ушла из жизни, не дожив и до 51 года. Хоронить её вышли все свободные от работы люди. Несмотря на выделенную для перевозки тела машину, гроб несли на полотенцах мужчины, периодически меняясь. Духовой оркестр играл похоронный марш. А позади – целая демонстрация людей…
