Года пройдут, но эти дни и ночи Придут не раз во сне тебе и мне. И пусть мы были маленькими очень, Мы тоже победили в той войне… Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ.
РОДОМ ИЗ ДЕТСТВА
Маленький городок Юхнов в Калужской области – уютный, зелёный, чистый, окружённый сосновым лесом. ≪Где-то есть город, тихий, как сон…≫, – мне кажется, это о нём, о моей малой, милой родине. Эдита Пьеха когда-то пела: ≪В медленной речке вода, как стекло…≫, – а это совершенно точно река Угра. На её берегах песок чистый, белый, напоминающий манную крупу, правда, немного с золотистым оттенком.
Где-то есть город, в котором тепло, Там, где далёкое детство прошло…
1941 год, мне 5 лет. Родители временно живут в Ржеве, а я здесь, в Юхнове, в семье Шкулёвых, дружной, многодетной. Но все уже взрослые, а я – единственный ребёнок, центр притяжения и обожания. Немного забегая вперёд, расскажу о судьбе этой семьи, так похожей на судьбы множества других.
Мой дядя Женя, папин брат, – весёлый, красивый парень. Комсомольский активист, он замечательно играл на гитаре и хорошо рисовал. При этом был очень близорук. Боялся, что из-за проблем со зрением не сможет попасть на фронт, на передовую. В самые первые дни войны пошёл в военкомат, записался добровольцем. Геройски погиб под Харьковом. Ему было 20 лет…
Мы были высоки, русоволосы. Вы в книгах прочитаете, как миф, О людях, что ушли, не долюбив, Не докурив последней папиросы…
Второй дядя – Витя – пережил все ужасы фашистского плена. Работал в каменоломнях. Рассказывал, что немцы, находя какие-то причины или просто для устрашения, выстраивали пленных, отсчитывали каждого десятого и – расстреливали. Мой папа Гермоген в боях не участвовал. Его не взяли на фронт из-за инвалидности – в детстве упал с лошади и раздробил колено, отсюда сильная пожизненная хромота. Но всю войну он работал корреспондентом прифронтовой газеты ≪За Родину≫, на одном из участков Северо-Западного фронта.
Глава семьи – Пётр Сергеевич Шкулёв. Умница, человек образованный, выходец из бедных крестьян. Сам выучился, даже высшее образование получил. В Юхнове занимал руководящие посты. Последние годы был, как сейчас говорят, мэром, то есть председателем райисполкома. После войны соседи мне рассказывали, что он был вынужден скрываться, когда немцы заняли Юхнов. Все знали об этом, но никто не выдал. Любили и уважали Петра Сергеевича за его человечность, доброту. Между прочим, он – революционер, участник восстания на Красной Пресне в Москве в 1905 году. Дедушка и бабушка умерли от голода и болезней во время оккупации…
ВОЙНА
А сейчас возвращаюсь к главному, полному драматизма моменту – объявлению о начале Великой Отечественной войны. Наша семья собралась в большой комнате, с тревогой и волнением все смотрели на чёрную тарелку, висевшую на стене, – радио, и слушали. Выступал Вячеслав Молотов, а дедушка, стараясь успокоить родных, сказал:
– Это ненадолго. Закончится всё месяца через три.
К сожалению, он глубоко ошибался. А в это время моя мама, находившаяся в Ржеве, решила, что меня надо немедленно спасать. Это ей подсказало материнское чутьё. Юхнов западнее Ржева, через город проходит стратегически важная дорога – шоссе Москва-Варшава. А немцы уже наступали. До Юхнова – примерно 240 км, но туда никак нельзя было добраться. Ни поезда, ни автотранспорт на запад уже не направлялись – военная обстановка. Папа уговаривал:
– Не надо туда ехать, вскоре всё обойдётся! Спишемся с родными.
Наивные люди, хоть и грамотные… Не знаю, как маме удалось добраться до Юхнова, но там очень обрадовались её появлению. Знали, что теперь меня ждёт спасение от неминуемого злого рока. Бабушка Татьяна Ефимовна была более практичной, деловой, хоть и совсем неграмотной. Она побежала к зданию милиции и узнала, что на наше счастье во дворе стоит открытая грузовая машина, на которой люди из Ржева вывозят своих детей, отдыхавших в Юхнове.
Как после такого совпадения не поверить, что у каждого человека есть ангел-хранитель? Он и спас меня тогда. Добирались до Ржева лесными и просёлочными дорогами по ночам, поскольку днём бомбили. Иногда в светлое время суток останавливались в лесу на отдых. Стоял июль. А на лесных полянках было всё красно от земляники. Помню это очень хорошо…
И вот я в Ржеве. Периодически город бомбили. Во время налёта все бежали в бомбоубежище недалеко от нашего дома, на улице Железнодорожная. Шёл август. Я большая, мне 5 лет, но папа несёт меня в одеяле на руках в бомбоубежище. Одеяло раскрылось, ветерок пробежал по ногам, стало прохладно. После входа в бомбоубежище меня передавали на руках над головами. А когда немцы разбомбили пекарню по соседству, в округе ещё долго пахло душистым хлебом. С тех пор прошло 80 лет, а я помню такие детали, как будто это было вчера…
В ЭВАКУАЦИИ
В эвакуацию на Урал мы с мамой уезжали с предпоследним эшелоном, вместе с семьями железнодорожников, поскольку мой папа тогда работал в газете ≪Советский железнодорожник≫ и был внештатным корреспондентом газеты ≪Гудок≫. Через месяц, а может, два в товарном вагоне прибыли в город Бугуруслан Оренбургской (тогда Чкаловской) области. На площадке напротив вокзала мама оставила меня вместе с вещами и кастрюлей каши, а сама пошла устраиваться на работу и искать жильё. Поскольку она окончила в Ржеве сельхозтехникум, то первым делом обратилась в отдел, где нужны были специалисты сельскохозяйственного профиля. В итоге маму направили в дальний совхоз – конечно, не технологом, как было написано у неё в дипломе, а ≪куда пошлют≫. Когда она вернулась за мной на вокзал, я и вещи оказались на месте, а вот кастрюлю с кашей украли. Выходит, я прозевала…
Моя мама – миловидная женщина невысокого роста. Очень энергичная, по характеру – трудоголик. Умела делать всё: шила, вышивала, вязала, могла сделать любой ремонт в квартире. А в совхозе ей пришлось работать продавцом, доставлять из города продукты для магазина, а иногда даже подрабатывать сторожем и конюхом. В общем, как ей и сказали, ≪куда пошлют≫ – ≪и швец, и жнец, и на дуде игрец≫.
Иногда зимой ей приходилось ездить за хлебом для магазина за 25 километров на лошади. Конечно, было страшно. В ту пору в тех местах водилось много волков, особенно ночью. Но нам повезло – ни разу не нападали. Я оставалась одна на целый день, а то и на два. Правда, не совсем одна, поскольку в большой избе жили ещё три семьи эвакуированных. Посреди стояла большая плита. Помню, как варила мелкую, словно горох, картошку в мундире, потом жарила её на сковороде. Сама сыта и для мамы обед готов! А ведь мне тогда было всего 6 лет…
Невольно вспомнила стихотворение Николая Некрасова ≪Крестьянские дети≫. Поэт спрашивает у мальчика-≪мужичка≫, ≪сопровождавшего хворосту воз≫: ≪Какой тебе годик?≫ – и слышит в ответ: ≪Шестой миновал≫.
Мы с мамой завели кур, коз, которых я пасла и доила, заготавливала для них корм – сушила веники. Работала на огороде. В школу я тогда не ходила – мне ещё не исполнилось 7 лет. Я была не на подхвате, а настоящей хозяюшкой, поскольку мама целый день работала. Так мы, дети военного лихолетья, рано становились взрослыми. В эвакуации, во время учёбы в 1-2 классах сельской школы, после уроков дети собирали в поле колоски. Мы с подругой практически ежедневно ходили на ферму, помогали ухаживать за коровами – подносили сено, поили телят…
Мне, как и другим детям, оказавшимся во время войны в тылу, повезло. Да, были какие-то бытовые неудобства, но мы не голодали, не замерзали. Ни с чем не сравнить те ужасы, что пережили дети и взрослые, находясь в самом пекле войны, в немецкой оккупации. Об этом написано много горьких страниц. Я тоже хочу передать рассказ своего мужа Николая…
Когда началась война, Коле только исполнилось 10 лет. Их деревню в Оленинском районе полностью разбомбили и сожгли. Чудом уцелела на краю банька, в которой жили отец, старший брат и Коля (маму убило во время воздушного налёта). Там же ютилась ещё одна семья. Чтобы спастись от голодной смерти, ходили на пепелище. Иногда, разгребая снег и золу, находили уцелевшие продукты. Однажды недалеко от баньки обнаружили замёрзший труп лошади, запорошенный снегом. Решили идти ≪за мясом≫. К счастью, отец и брат замешкались. Другая семья их опередила: преодолевая сугробы, добрались до лошади и – погибли. Раздался взрыв страшной силы – павшую лошадь немцы заминировали… После освобождения деревни Коля, которому ещё не было и 13 лет, работал в колхозе вместе со взрослыми. Таких детей войны сейчас именуют ≪малолетними тружениками тыла≫.
НА МИРНЫЕ РЕЛЬСЫ
Шёл в 1947 год. Мы с мамой решили вернуться на свою малую родину, в Ржев, хотя знали, что надеяться нам не на что и не на кого. Нас ждал голодный, холодный, разрушенный город. У отца уже была другая семья, дети. Ещё раньше мама получила от него такое письмо: ≪Зина, ты ни в чём не виновата. Время и расстояние погубили меня, оторвали от тебя≫. Всё было ясно. Впоследствии с новой семьёй отца – его женой, братьями и сестрой – у меня сложились хорошие, родственные отношения. Сейчас осталась только моя младшая сестра – Татьяна Гермогеновна.
А к моменту возвращения в Ржев жить нам было негде – скитались по съёмным углам. Оплачивали койки у частников, ночуя на кухне или в прихожей. Иногда приходилось жить на маминой работе. Она устроилась на фабрику-кухню кассиром. Ночью спали в конторе на столах, днём мама работала, я – училась. Уроки делала прямо в зале, где обедали посетители.
Я училась в железнодорожной школе №2 на улице Коммуны (сейчас – Большая Спасская). В классе было много ≪переростков≫ – ребят, старше нас на два или даже на три года. Они находились в оккупации, поэтому не учились. С благодарностью вспоминаю свою школу и учителей. Нашим кумиром был Анатолий Петрович Дроздов – учитель физкультуры. Выдающийся спортсмен, многократный чемпион области по греко-римской (классической) борьбе. Но больше всего он любил нас, детей. Тогда при школе были открыты самые разные секции, а какие замечательные устраивались праздники-парады! И всё это в одном из больших классов – зала ещё не было. Любовь к физкультуре и спорту, привитая нам талантливым педагогом, также передалась нашим детям и внукам. Один внук – баскетболист-перворазрядник, второй – мастер спорта по гимнастике.
Учась в школе, я и написала письмо в газету ≪Пионерская правда≫, приложив к нему своё стихотворение. Приехала корреспондент, взяла интервью у всех моих одноклассников и учителей, о которых я написала; рассказала о спортивной работе, художественной самодеятельности, сделала фотографии. Только со мной не встретилась, как будто я и не существовала… Сейчас, по прошествии стольких лет, вспоминаю этот случай с горькой улыбкой (а ребёнок-то старался!). Долгое время у меня уже не было желания писать никуда и ни о чём. Не хочется верить, что существует такой приём в журналистике: на основе чужой статьи, что-то в неё добавив, написать другую, выдав за свою. Позже, став взрослой, иногда писала в ржевские газеты. И везде было уважение к автору и бережное отношение к написанному материалу.
Наконец-то нам повезло с жильём. Около депо станции Ржев-2 находился пустырь. На нём – приземистое шлакоблочное строение с маленькими оконцами. Бывший сарай-свинарник, построенный немцами, в войну уцелел. Железнодорожная строительная организация сделала там, как сейчас говорят, капремонт. Вычистили, поставили дощатые перегородки, сложили печки-плиты. Пол при этом остался цементным. Получилось шесть или семь комнат для семей по 7-8 метров каждая. Поскольку мы с мамой жили вдвоём, нас ≪уплотнили≫ – подселили ещё одну женщину. Две кровати, маленький столик и плита. Уроки делала прямо в кровати. Но все были рады – всё-таки крыша над головой, ведь многие ржевитяне ещё жили в землянках на берегу Волги.
Жизнь понемногу налаживалась. Мы получили комнату в благоустроенной коммунальной квартире в Калининских домах. Соседи, семья Иголкиных, стали нашими друзьями на всю жизнь. Мне вообще всегда везло на хороших и добрых людей. Когда случались в жизни трагедии, они были рядом со мной, как будто по знаку свыше узнавали, хотя иногда не общались долгое время, годами не переписывались. Моему выздоровлению и возможности прийти в себя после смерти мужа и дочери способствовали помощь и моральная поддержка моих родных, друзей, коллег, соседей.
1951 год. Детство постепенно переходило в светлую пору юности. Прошло 8 лет со дня освобождения Ржева, но город всё ещё лежал в развалинах. После ужасов войны люди ждали лучшего. Иногда на улице можно было увидеть пары, идущие в ЗАГС. Он – в гимнастёрке, она – в белоснежном платье из парашютного шёлка. Таких свадеб, как сейчас, тогда не справляли. Отмечали это событие чаепитием, иногда чем-нибудь покрепче, но в очень узком кругу родных, а иногда и вовсе вдвоём.
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.