Продолжаем публикацию дневников Всеволода Стратонова, в 1917-м работавшего управляющим отделения Государственного банка в Ржеве.
Всеволод СТРАТОНОВ
В БАНКЕ
Кассир Смагин был бесцветною, не внушавшей доверия личностью. Он всегда заискивающе улыбался, но избегал говорить с определённостью. Зато меня донимала его жена, стареющая институтка. Забрасывала раздушенными письмами на розовой бумаге в 12-16 страниц каждое, написанное к тому же мелким почерком. Говорила всё о своих знакомствах и связях, о близости чуть ли не ко Двору, а кончала служебными делами и сплетнями. Получение очередного толстого розового конверта меня наперёд выводило из себя.
Я думал, что эти письма пишутся без ведома мужа, и дал ему понять, что это вовсе не подходит, но убедился, что Смагин вполне в курсе этой странной переписки. В последующие месяцы со Смагиным вышла крупная неприятность: у него в кассе оказалась недостача двух тысяч рублей. При мне им была разыграна сцена отчаяния, он говорил по телефону с разными клиентами, спрашивая, не передал ли он кому-либо этих денег…
В банке, при заслугах кассира, растраты или прочёты могли быть и прощены, но в данном случае я не видел основания возбуждать пред центральным управлением ходатайство о прощении прочета, тем более что как человек он вызывал неудовольствие против себя. Однако Смагину повезло. Разыгравшиеся революционные события, вызвавшие общую разруху, а затем и большевизм, – дали ему возможность избежать ответственности. Но прожил он недолго: при поездке за продуктами для семьи он внезапно умер.
Когда большевики меня сместили, возник вопрос о выборном моем заместителе. Попов благоразумно снял свою кандидатуру. Он боялся теперь ответственности, да и знал, что, при его непопулярности сослуживцы его не выберут. При большевистском управлении он занялся главным образом снабжением семьи продуктами; сшил для этого себе солдатскую шинель и под видом солдата ездил в качестве мешочника за добычей.
Избрание в мои заместители выпало на долю Синёва. Он согласился, но об этом ещё несколько слов будет впереди. Другие мои сослуживцы – по преимуществу молодёжь. Из них более заметным был секретарь Б.В. Родзевич, способный человек, но с крайним левым направлением и чрезмерно самостоятельный. Для секретаря, особенно во время революционной разрухи, это не подходило, и я сместил его на роль помощника контролёра, чем он был очень обижен. Позже, в смутные времена большевизма, он играл положительную роль и даже примирился со мною в душе – после случая шумного моего заступничества за него.
Занятным типом был Мардониев, помощник контролёра, заведовавший сберегательной кассой. Дело своё знал, но как человек был нестерпим. Каждый раз, как являлся ко мне в кабинет, обливал кого-либо из других служащих грязью, стараясь повредить им по службе. Благодаря этому свойству я прозвал его «американской вонючкой» – животным, обладающим для самозащиты зловонной жидкостью. Мардониева никто не любил, и я не мог скрыть своей к нему антипатии. При самом начале большевизма он перекинулся на сторону победителей.
Доброе воспоминание осталось о служащих барышнях; как правило, в деловом отношении они были добросовестнее чиновников-мужчин, а во время борьбы с большевиками не дали из своей среды ни одной перебежчицы, чего нельзя было сказать про сильный пол.
Неприятным обстоятельством оказалось соседство Двинского отделения. Режим управлявшего этим отделением С.И. Вешенского и мой режим заметно между собою отличались, а это вредило делу. Вешенский, бывший офицер, принадлежал к числу тех начальников, которых все «любят», то есть которые во всём стараются быть приятными подчинённым, избегая вызывать их неудовольствие. И Вешенский, в деловом отношении довольно слабый, пользовался среди подчинённых популярностью. В общем состав этого отделения был интеллигентнее, чем наш, и люди были, в их большинстве, неплохие.
Мне в Ржевском отделении пришлось сразу же подтянуть служащих, несколько распустившихся при моем слабовольном и болезненном предшественнике, особенно в том, что касалось охраны банка и дежурств чиновников. Это вызвало некоторое неудовольствие, хотя и не слишком большое, потому что в других отношениях я старался соблюдать величайшую справедливость. Собственно, и этого неудовольствия не было бы, если бы не соседство, а то ржевские часто говорили:
– А вот у двинских…
Заведённые мною порядки оказались полезными и были осознаны служащими при разыгравшихся вскоре событиях. Но мне стало легче, как ни парадоксально, лишь среди лета, когда Вешенского перевели в Витебск, а на меня возложили двойную работу – управление обоими отделениями.
\
КУПЕЧЕСТВО
Ржев был одним из главных центров старообрядчества, и купечество города, с которым по банку приходилось по преимуществу работать, являлись типичными старообрядцами, строго соблюдавшими свои обычаи. Типичен, например, был старик Сафронов, тогда уже лет 65, с длинной седой бородой, покрывавшей половину груди, и с острыми глазами, блестевшими из-под седых бровей. Говорили, что у него в доме скрыто есть особая молельная. Действительно, я у него застал, при своем визите, несколько женских фигур в монашеском одеянии. При виде незнакомого человека они поспешно куда-то шмыгнули.
