Дом Сафронова, как и у других домовладельцев купцов-старообрядцев, состоял из двух этажей. В нижнем, с низкими потолками, сосредоточивалась вся семейная жизнь. Здесь особого парада не было. Зато в верхнем – громадные хоромы, богато убранные. Эти комнаты предназначались для гостей и вообще для парадных оказий. Жить же в них не полагалось. Сафронов явился отдавать мне визит в блестящем мундире, с шитыми золотом воротником и обшлагами. Сначала я не понял, в чём, собственно, здесь дело, но вскоре догадался, что это мундир почётного мирового судьи (звание, которым Сафронов, очевидно, козырял).

Большой богач, он был прижимист. Когда в 1917 году шли подписки на разные военные займы, он старался отделаться обменом одних бумаг на другие, не приобретая новых выпусков. Была только видимость, будто он проявляет патриотизм, участвуя в займе. Я кому-то об этом высказался, но мои слова тотчас передали Сафронову. Он явился обиженный:

– Вы думаете, что Сафронов – совсем плохой человек?

– Плохим я вас не считаю и никогда этого не говорил. Но что на займ вы, в сущности, никакого вклада не сделали, так это верно!

При начале большевизма он должен был бежать из Ржева как слишком буржуазная фигура. Тогда в Ржеве выделялись своей интеллигентностью и более европейским укладом жизни три брата – именитые ржевские купцы-миллионеры Поганкины. Один, Иван Александрович, был в то время городским головой, – он производил чрезвычайно обаятельное впечатление; другой, Василий Александрович, – обаятельнейшим членом учётного комитета в нашем банке, и он вместе со своей женой Анной Александровной (выделявшейся, несмотря на молодые ещё годы, совершенною сединою волос) являлись европейски образованными людьми. Конечно, и эти купцы жестоко поплатились при большевизме, а В. А. в моё ещё пребывание в Москве отсиживал в тюрьме из-за дутого обвинения.

Мне приходилось побывать на ближайшую Пасху у ржевских купцов, и я был поражён тем, как они объедаются. В одной гостиной накрыт пасхальный стол, где, кажется, наставлено всё, что только можно придумать. Здесь гостей и заставляют наедаться до отвала. Но когда показалось, что можно и уходить, хозяева повели в соседнюю комнату, где опять был новый пасхальный стол, но уже с иными яствами. Здесь опять в вас принудительно напихивают больше, чем это по силам человеку. И деловые сделки у купечества в Ржеве было принято совершать во время завтрака. Пригласит продавец покупателя, начинает сверх меры потчевать вкусными блюдами и накачивать вином, пока размягчённые стороны не идут обе на уступки.

\

НАЧАЛО БУРИ

Четвертого марта 1917 года истекало пятидесятилетие существования нашего ржевского банка. Ещё задолго среди сослуживцев и членов учётного комитета возникли разговоры о желательности отпраздновать этот день. Наши чиновники втайне питали надежду на то, что, как это иногда бывало с другими отделениями, и наше повысят разрядом, а это означало бы для всех значительную прибавку содержания…

Но уже за несколько дней перед этим из Петрограда начали доходить вести о начавшихся в столице, из-за недостатка хлеба, беспорядках. Потом поползли неопределённые пока сведения о происходящем чисто революционном брожении. Вероятно, в связи с несвоевременностью устраивать шумные празднества я получил из Петрограда распоряжение ограничиться по случаю юбилея только одним молебствием. Чиновники наши были разочарованы…

А слухи из Петрограда становились всё тревожнее, хотя определённо ещё никто ничего не знал. Было лишь известно, что там «что-то» происходит. Затем более уже определённо заговорили, что в Петрограде начались беспорядки революционного характера, и в них, будто бы, принимают участие войска, а также о том, что революционное движение возглавляется Государственной думой. По детонации началось брожение и в Ржеве. Если оно не было осязательным ещё среди нескольких тысяч рабочих, то, наоборот, оно заметно отзывалось в тридцатитысячной массе солдат, призванных из слоёв населения, мало подходящих уже по возрасту к военной службе. Что будет дальше, во что всё это выльется – угадывать было трудно, а прошлое достаточных уроков не давало.

Тем не менее, я обеспокоился. У нас, в обоих отделениях Государственного банка хранилось денег и ценностей на большую сумму – что-то около ста миллионов рублей. Денег было много, потому что мы снабжали ими ряд казначейств, которые, в свою очередь, финансировали на большом протяжении тыл армии. Главные, впрочем, средства были сосредоточены на моей ответственности.

– Сергей Иванович, ведь тревожно стало в населении. Не надо ли нам с вами позаботиться о военной охране банков? Так, на всякий случай…

Вешенский поёжился: