«Хоттабыч» опускает палку. Водитель убирает автомат Калашникова к ручному тормозу и снова жмёт на газ. Идёт дождь, и мы в полутьме выбираемся из деревни.
Едем по тёмной просёлочной дороге. Выезжаем на большую трассу. Взбесившиеся «дворники» сгоняют воду с лобового стекла. В мокрой тьме вокруг ни огонька. Если наш водитель сделает ошибку и пересечёт условную линию фронта, то нам несдобровать. Армейцы наших охранников могут сразу казнить. Нас с оператором тоже шлёпнут или посадят в тюрьму.
Я пытаюсь думать о том раненом в позвоночник боевике Мохаммеде. Он был старшим сержантом войск специального назначения. С его-то бесстрашием мог бы получать ордена и медали. Быть героем сирийской нации. При ранении лежал бы в большой чистой палате в госпитале в Дамаске, а не на полу в деревенской лачуге. Почему он сделал такой выбор?
Поздним вечером в «нашей квартире» пошел налить себе чаю. Colonel собирается в ночной диверсионный рейд в тыл к правительственным войскам. Он сидит на полу на коленях и шепчет:
– О Аллах, их глотки и языки мы отдаем Тебе на Суд. И прибегнем к Тебе, удаляясь от их зла!
Спасибо!
Теперь редакторы в курсе.