Продолжаем публикацию дневников Всеволода Стратонова, в 1917-м возглавляющего отделение Государственного банка в Ржеве.

Всеволод СТРАТОНОВ

РАЗВАЛ

День за днём развал увеличивался. Приказ «номер первый» быстро оказывал своё действие. В массах, особенно в солдатских, всё более и более заинтересовывались фактическим правительством в Петрограде – Советом солдатских и рабочих депутатов.

Улицы и особенно бульвар в Ржеве в дневные часы заполнены толпами шатающихся солдат, с расстёгнутыми воротами, иногда декольтированными, зачастую без пояса и босых. И это – солдаты!.. Целыми часами лежат они на лужайках, покрытых весенней травою берегов Волги, и на бульваре. Повсюду играют в карты, повсюду видны бутылки водки. Кругом них все заплёвано и засорено шелухой семечек. Военные занятия фактически уже прекратились.

Пришлось мне в это время съездить с семьёй в Тверь. Там картина была ещё хуже. Во время переворота толпы солдат и черни бросились к старому Екатерининскому дворцу. Потребовали выхода к ним губернатора Бюнтинга. Раньше Бюнтинг держал себя очень властно и высокомерно. Помню картину на Пасхальной заутрене, в соборе: десятка полтора городовых, взявшись за руки, образовали вокруг Бюнтинга цепь, отделявшую его от остальных смертных. Среди живой цепи, напыщенный и изолированный, выступал грузный губернатор… Это как-то мало соответствовало великому христианскому празднику.

Теперь Бюнтинг оробел, вышел к толпе. Чернь поволокла его по улицам, оскорбляя и избивая. Сорвали с Бюнтинга одежду и под конец тут же, на улице, зверски убили. Труп, обнаженный, долго лежал на улице, его не позволяли подобрать. Комиссара А. А. Червен-Водали, пытавшегося спасти Бюнтинга, едва самого не убили (во всяком случае, ранили). Позже, уже в эмиграции, при лекционном турне в прибалтийских государствах я увидел в пещере Печёрской лавры гробницу, в которой был под конец похоронен Бюнтинг.

За тверским полицеймейстером Измайловым гонялись, желая его убить. Измайлов спасся от смерти, укрывшись в пригородном лесу. Одного генерала, проходившего на окраине города, близ железнодорожной станции, толпа солдат забросала до смерти камнями.

Червен-Водали пригласил меня присутствовать на происходившем под его председательством во дворце съезде делегатов из разных мест губернии. Представители уездных городов, всё больше из либеральных земских деятелей, рассказывали в своих отчётных докладах, как протекали революция и переворот в их городах. Вырисовывалась картина довольно мирная и почти бескровная.

Взял слово оратор в солдатской форме: – У вас протекло всё бескровно, потому что никакой революции у вас на самом деле и не было! Где революция, там должна пролиться кровь! Вот, например, в Твери: здесь революция была, и кровь также была пролита. И вообще, – продолжал он,– почему это вы воображаете, будто революцию произвели вы, ин-тел-ли-ген-ция? Вздор! Неправда! – он стал повышать тон. – Её произвели мы, солдаты! – закричал он во весь свой мощный голос.

Съезд стал ёжиться. Многие поопускали головы. Червен-Водали беспомощно постукивал карандашом по столу, желая умерить тон оратора. – А теперь вы,– говорил он с ехидной улыбкой, – вы боитесь нас, солдат… Я этого не понимаю, почему вы нас так бояться стали? Оратора прервал хохот и гул одобрения толпы солдат на хорах и в зале. – Разве граждане в солдатской одежде не такие же граждане, как и вы все? Говорили, будто учитель какой-то провинциальной гимназии. Своим выступлением он терроризировал собрание.

На железных дорогах уже была полнота власти солдат. Классы признаваться перестали, и солдаты заполняли именно первый и, пожалуй, ещё второй классы. Особенно, как я наблюдал, любили солдаты вваливаться в отделения, где сидят офицеры. Разваливаются между ними, толкают офицеров, а те, вероятно, помня о неоднократных кровавых расправах, беспрепятственно их впускают и молча переносят грубый вызов. Свободнее и приятнее стало ездить только в третьем классе.

В вагонах воцарились грязь и заплёванность. Такой же вид приобрели и вокзалы, – тёмные, набитые солдатами, которые уже тогда стали уходить с фронта. Властью на вокзалах стали те же солдаты. Они патрулировали среди переполнявших перроны солдат с повязками на рукаве и с не вынимаемой папиросой в зубах. Пробраться на вокзалах к поезду сквозь это море солдатчины и получить в вагоне хотя бы какое-либо место – стало уже настоящим подвигом.

От конца марта радостное весеннее чувство первых дней революции уже исчезло. Оно сменилось смущением и нарастающим чувством тревоги. Авторитет власти – всякой власти – стремительно падал. В Ржевском городском управлении старый «буржуазный» состав Думы доживал свои дни. На него был сильный напор левых элементов, и Дума явно зашаталась.